бою беря каждую пядь земли, русские отряды, концентрически наступая, сжимали турок в сплошное железное кольцо. Резня длилась 8 часов.

Ланжерон во время захвата города был ранен в ногу. Во главе батальона солдат Лифлягдского егерского корпуса, он брал дом начальника измаильского гарнизона Айдос-Мехмед-Паши. Собственно, это была вторая крепость. Но мужчин в доме не было — видимо, они все полегли на валах Измаила, у крепостной стены, на улицах города. Потом только нашли в кресле труп старика-паралитика — в животе к него торчал укороченный дротик. Этот старик был единственный мужской обитатель дома.

Женщины смогли продержаться часа два. Стреляли они довольно метко, стреляя не только из окон-бойниц, но и с крыши. Они уложили восемь бравых солдат Лифляндского егерского корпуса. Стоило хоть кому-то из ланжероновского отряда приблизиться к дому, — тут же раздавался прицельный выстрел. В общем, осада ни к чему не вела.

Тогда Ланжерон достал где-то несколько кожаных лошадиных попон, связал их и соорудил таким образом нечто вроде защитного панциря. Потом он накинул его на себя и бегом рванулся к дому. Ланжерон сумел-таки прорваться, но когда он распахнул входную дверь, там стояла испуганная девочка лет четырнадцати. В руках она с трудом удерживала длинное ружье. Увидев Ланжерона, она зажмурилась и выстрелила. Ланжерон упал, но остался жив — девочка попала ему в ногу.

Ворвавшиеся солдаты батальона егерского корпуса отнесли его в дальний угол первого этажа и бросились вверх по лестнице. Скоро до Ланжерона стали доноситься истошные крики и стоны женщин. Он понял, что их насилуют — грубо и дико. Шевалье стал громко звать бойцов к себе, но на него никто не обращал никакого внимания. Всех обитательниц дома нашли потом в изодранной, искромсанной одежде — из живота у каждой торчал укороченный дротик.

Суворов потом навестил Ланжерона в госпитале. Был как всегда живчик, носился по палате, редкие волосенки его весело подпрыгивали от быстрой ходьбы. Веселился, отпускал шуточки, подчас весьма соленого свойства. Когда же вошел лекарь, Cуворов вдруг странно нахохлился и закричал петухом. Услышав это, шевалье де Ланжерон даже вздрогнул и даже закривился как-то. По уходе лекаря он спросил у Суворова:

— Александр Васильевич, зачем вы сделали это?

Суворов, улыбнувшись, тут же ответил:

— Поживешь с мое, запоешь курицей.

Прощаясь, Суворов сказал ему:

— Милый мой Ланжерон, вы показали себя молодцом. Я награждаю вас золотой шпагой с надписью «за храбрость».

Ланжерон благодарно улыбнулся.

А Суворов еще добавил:

— Вы оказались храбрым и даже неустрашимым.

И совсем уже стоя в дверях, прокричал:

— Вы прошли через школу Измаила. Это много. Теперь Вам не страшно ничего.

Вместе с Ланжероном в штурме Измаила принимали участие его приятель герцог Ришелье, будущий губернатор Новороссийского края, и дядюшка граф Роже де Дам. Так что драться было не скучно.

Общество, собиравшееся в малом Эрмитаже, представляло собой самый близкий круг императрицы. Много веселились; часто по-домашнему, без особых церемоний. Но по правую руку от Екатерины всегда сидел фаворит, которого она времени гладила по плечам и волосам, по плечам, а ежели была особенно нежно настроена, то бралась пальчиками за его колено — то за левое, то за правое.

Ужинали за механическим столом: тарелки спускались по особому шнурку, прикрепленному к столу, а под тарелками лежала грифельная доска, на которой писали названье того кушанья, которое желали получить. Затем дергали за шнурок, и через некоторое время тарелка возвращалась с требуемым блюдом.

Лев Александрович Нарышкин, старинный приятель императрицы, обер-шталмейстер ее двора и главный ее забавник, сидел на полу и вертел волчок. Но периодически он подбегал к столу и сильно дергал несколько раз подряд за шнурок и опять садился на пол, тут же принимаясь за волчок. Гости, казалось, не обращали на Нарышкина ровно никакого внимания…

Но вот он притащил откуда-то новый волчок, огромный, превышавший размером его собственную голову и тут же пустил его. И вдруг волчок с ужасным свистом разлетелся на три или четыре куска, пролетел мимо государыни и Платоши Зубова и ударился об голову принца Нассауского.

Тут уже все обратили внимание на Нарышкина, а Екатерина захлопала в ладоши, быстро опять их пристроив на коленях Платоши, и заулыбалась. И веселье осветило лица присутствующих. Один только шевалье Ланжерон де Сэсси, обычно галантный и игривый, сидел мрачный и насупленный.

И дело даже не в том, что Карл Генрих Нассау-Зиген был для шевалье приятель, покровитель и в недавнем прошлом начальник. То, что выкинул Нарышкин, то, как на это отреагировала императрица и то, как подобострастно ей стали подражать присутствующие — все это Ланжерон воспринял даже не с сожалением, а с возмущением и пришел в крайне раздраженное состояние духа.

Внутренне он негодовал. «И она смеет претендовать на то, что создает европейский двор! При таком неуважении к личности, не говоря уже о том, что Карл Генрих — принц. И крупный военачальник. То есть тут не только личность не уважается, но не принимается в расчет и королевское происхождение. Не принимается в расчет не только королевское происхождение, но и государственные заслуги,» — проносилось в голове Ланжерона.

Между тем, веселье шло полным ходом. Так что, судя по всему, шевалье в своих чувствах был тут одинок, если, конечно, не считать пострадавшую сторону — принца Нассау- Зигена.

Вдруг Ланжерон обнаружил, что около него стоит Лев Александрович Нарышкин. Увидев, что Ланжерон его, наконец, заметил, обер-шталмейстер спросил:

— Шевалье, вы уже очнулись? Так слушайте меня. Вы оштрафованы и по правилам обязаны заплатить немедленно.

Лицо Ланжерона выразило полнейшее непонимание происходящего. Тогда Нарышкин взял его под руку и подвел к стене. Гвоздиком с алмазной шляпкой там были прибиты правила. Там среди прочего (запрещается вставать перед государыней, говорить о ком бы то ни было дурно, помнить распри, говорить вздор) было отмечено следующее: запрещается быть в мрачном расположении духа. Как раз в это правило и ткнул пальцем Нарышкин. Ланжерон, обычно весьма улыбчивый, даже не попробовал улыбнуться. Ни слова ни говоря, он вытащил маленький, изящный кошель (он был из чрезвычайно тонко