Мудростию на Земле — которая естественно антагонистична каждой земной, преходящей иллюзии, включая и догматичные или церковные религии'.

И все же, даже после всего сказанного, Блаватская признает, что 'эта тайна теперь частично раскрыта'. Что же откроется, когда 'Тайная Доктрина' станет известна вполне? Можно судить лишь по намеку Блаватской на то, что 'весь мыслящий мир' поклоняется Змею. У Елены Рерих, чье оккультное имя, кстати было Урусвати (=свет утренней звезды = денница = Люцифер) это называется — 'народу русскому дадим простое понимание Бога'…

Теософские Бог и Сатана смотрятся друг в друга как в зеркало и охотно меняются своими местами и функциями. 'Христианский мир все еще поклоняется Богу в Дьяволе и Дьяволу в Боге' (Письма Махатм, 72). Рерихам Духи Космоса подтверждают то откровение, что они некогда дали Блаватской: 'Рекорды мышления ужасны и смешны. Истинно Мы, Братья человечества, не узнаем себя в представлениях человеческих. Наши Облики так фантастичны, что мы думаем, что если бы люди применили фантазию на противоположное, то Наше Изображение приняло бы верную форму' (Иерархия, 12).

Но если предложено поменять местами облики Бога и сатаны, то вслед за оправданием Люцифера естественно ожидать демонизации Христа. И такие нотки также звучат в теософии. Например, в 'Тайной Доктрине' Блаватской обнаруживается, что 'Логос и Сатана едины. Таково было философское воззрение древности на эту, ныне искаженную догму. Глагол и Люцифер едины в их двояком аспекте; и 'Князь Воздуха' (princeps aeris huius) не есть 'Бог того периода', но вечно сущий принцип'. В данном случае Блаватской за ее откровенность можно даже простить обычный для нее произвол в терминах и переводах (она придумала выражение князь сего воздуха — princeps aeris huius — которого нет в Новом Завете, перепутав его с двумя новозаветными именованиями сатаны: князь века сего, princeps huius saeculi — 1 Кор. 2, 6 и princeps potestatis aeris — Еф. 2, 2 князем власти воздушной (церковно-слав. перевод). Блаватская, правда, пробует смягчить свою откровенность: 'Царь Воздуха святого Павла не есть Дьявол, но воздействия астрального света'. Но маскировка получается весьма прозрачной: ведь в других главах своей 'Тайной Доктрины' Блаватская прямо пишет, что 'астральный свет' и есть Люцифер.

Блаватская, естественно, повторяет любимую гностическую сказку о том, что Бог, открывшийся в Ветхом Завете — это Сатана, и что Христос пришел с Ним бороться. И все же Христос в историческом смысле проиграл. 'Дух Земли, который открылся евреям как Иегова. Это был тот же дух, который после смерти Иисуса принял его облик и олицетворил его, как воскресшего Христа'. Кстати — кто же тогда открывал апостолам 'тайны Небесного Царства' в послепасхальных беседах, на которые так любят ссылаться и гностики и оккультисты? Если это был враг Христа — то зачем же его слушать людям, уверяющим, что они — христиане?

Но даже Иисус в восприятии Блаватской отбрасывает какую-то весьма мрачную тень. Она рассуждает об астрономическом феномене констелляции (когда несколько планет выстраиваются с точки зрения земного наблюдателя друг за другом, сливаясь в одну звезду и резко усиливая свое общее свечение) и говорит, что этот 'астрологический' знак — знамение катастроф.

Вот этот ряд всемирных катастроф: 2449 год до Р. Х. — 'катастрофа Китайской империи' (я, правда, отнюдь не уверен, что Китайская империя тогда уже существовала); Вифлеемская Рождественская звезда; звезда 1563 г., предвестившая Великую чуму. Рождество Христово оказывается в довольно пугающем ряду. Блаватская дипломатично предлагает читателю самому решить, с какими чувствами воспринимать Рождество: 'Предрекал ли этот феномен добро или зло — на этот вопрос прекрасно отвечает последующая история и развитие христианства; ни одна из религий не породила такое количество жертв, не пролила такие потоки крови, не заставила столь значительную часть человечества пострадать от того, что ныне называется 'благодеянием христианства и цивилизации''. Итак, Рождество Христово — катастрофа не меньшая, чем Великая чума или пятисотлетняя гражданская война в Китае.

Мышление Блаватской устроено вполне оригинально. Едва только богословская мысль пробует отделить зло от добра и утвердить вслед за апостолом Иоанном, что 'Бог есть свет, и нет в Нем никакой тьмы', как Блаватская сразу заявляет по адресу Бога Евангелия: 'вражеский, лживый, хитрый и ревнивый Бог'. 'Наименование Сатана — 'противник' — по праву принадлежит первому и самому жестокому 'Противнику' всех других богов — Иегове, но не Змию, который говорил лишь слова симпатии и мудрости'. И даже толкуя языческие мифы, она дает им такое толкование, что во всех случаях божественный противник древнего Змея оказывается ужасающ. Некий миф описывает битву Солнца с Драконом, в ходе которой Солнце осушило море, и у Блаватской звучит: море — символ дракона и мудрости — было 'выжжено свирепым Солнцем'. Вот вечная коллизия: симпатичный Змей и свирепый Бог.

'Планетные Духи', инструктирующие шамбалистов, заверяют, что Бог — это 'демон мстительный, несправедливый, жестокий и тупой,.. небесный тиран, на которого христиане так щедро расточают свое раболепное обожание' (Письма Махатм, 57). И возникает вопрос: в глазах какого же 'космократора' Бог выглядит как 'чудовище' и 'тиран'? Чей взгляд на Бога передают Махатмы? Что за демократический дух привел Блаватскую к выводу: 'я не признаю ни Иегову, ни любого другого небесного аристократа'?

Теософы в полемике с христианами нередко делают изумленный вид: 'Почему вы против почитания космических духов? Разве ваша Церковь не почитает ангелов? То, что Библия называет ангелами, мы и зовем космическими иерархами!' Как сказано в отклике на мою статью, присланном в газету 'Труд' Сергеем С. из Краснодара, 'Неплохо было бы церковникам получше изучить Библию. Отрицая небесную иерархию сил света, они противоречат сами себе. Разве нет в Библии указаний об Ангелах, Архангелах и других высших существах?!'.

Но, во-первых, небесная иерархия христианской Церкви не заслоняет собою Творца. 'Космическая иерархия' оккультистов отделяет собою людей от Божества; 'небесная иерархия' Церкви — соединяет с Ним. Поэтому и предупреждает ап. Павел в своей антигностической полемике, что 'ни Ангелы… ни другая какая тварь не может отлучить нас от любви Божией во Христе Иисусе, Господе нашем' (Рим. 8, 38-39). Оккультные же 'ангелы' норовят Лик Христа заменить ликом 'владыки Шамбалы'.

Во-вторых, никакое 'служение ангелам' в христианстве не допускается (см., например, Ориген. Против Цельса. V, 8). Ангелы, почитаемые христианами, почитаются именно в качестве служителей Творца. Ангелы исполняют волю Творца. И у Творца есть Свой замысел о мире, своя воля как о мире в целом, так и о каждом человеке. По мнению же оккультистов, Космическая Иерархия занимается земными делами не потому, что через нее волит Бог, а потому, что Абсолют как раз и знать ничего не знает о нашем мире. Верховное Божество слишком возвышенно, чтобы пачкаться о материю, а потому интерес к миру людей проявляют лишь 'Иерархи' мелкого ранга.

В-третьих, Ангелы христианского богословия — смиренные вестники воли Бога. И они не будут наставлять людей в оккультных истинах, возвещающих, что Творца нет, что воли у Божества и быть не может, и что вообще они терпеть не могут 'небесных аристократов' и 'тиранов'. Ангелы, отрицающие волю Творца, в Библии как раз и называются бесами.

Здесь мы имеем дело с фактом, которого не может не признать даже самая внеконфессиональная история религии. Фактом является то, что именно существа, почитаемые во многих религиях Земли за демонов, в теософии предстают как подлинные спасители человечества. В свою очередь это значит, что с точки зрения христианства теософия не может не восприниматься как сатанизм. Если исследователь корректно владеет языком христианского богословия, а также знаком с основными вероучительными текстами теософии, то, даже не будучи христианином, он логикой фактов будет подведен к выводу о том, что теософия Блаватской и христианство — это не взаимодополняющие, но взаимоисключающие системы.