Проводится ли такое 'расширение сознания' через дела (как в тантризме) или через медитации (как в гностицизме), — его итог один. Грань добра и зла, ощущаемая нравственной интуицией человека, переступается именно потому, что она мешает ему осознать радикальное единство мира и свою собственную тождественность с ним. По выражению В. К. Шохина, это 'способ раздразнить адепта' с тем, чтобы подвести его к 'обновленному' состоянию, в котором ему раскроется пантеистическая истина Всеединства, самовыражающегося во всех бытийных оппозициях, в любых проявлениях добра и зла. Переступив различение добра и зла (пусть даже в мысли), человек уже не будет замечать и иных различий в мироздании.

Напомню, что для русских философов, напротив, ощущение добра и зла было свидетельством того, что человек неотмирен. Владимир Соловьев именно из существования в человеке чувства стыда повел свое доказательство бытия Бога. Хотя бы поэтому видеть в Рерихах продолжателей русской религиозной философии совершенно невозможно. Дело не только в различии онтологий. Именно моралистический (иногда — надрывно-моралистический) пафос русской философии и литературы отстраняется теософией.

Рерихами вопросы 'нравственного идеала' решались просто: 'Какая формула может считаться безусловной или, как кто-то выражается, абсолютно справедливой в нашем проявленном мире, мире относительности? Даже такая, казалось бы, неоспоримая формула, как 'не убий', тоже не всегда применима. Также и другая — 'возлюби ближнего как самого себя' — может принести ближнему горе вместо блага'. Да и вообще — зачем защищать человека от смерти? 'Разве можно назвать смертью смену одной оболочки на другую?'. 'Высокая мысль Востока давно разрешила проблему существования зла. Единое Божественное Начало, или Абсолют, вмещающий потенциал всего сущего, следовательно, и все противоположения, несет в себе и вечный процесс раскрытия или совершенствования. Эволюция создает относительность всех понятий'.

Поэтому совсем не странно, что 'Живая Этика' допускает полезность лжи: 'Когда Мы говорим о необходимости честности, мы не имеем в виду негодных людей. Правда не есть отвлеченная условность, она есть осознание космических законов, основанное на непосредственном опыте. Поэтому наш счетовод может ошибиться в цифре, не становясь нечестным' (Агни Йога, 156). 'Самая большая ошибка может быть оправдана, если источник ее чист. Но измерить эту чистоту можно лишь просвещенным сознанием' (Община, 79). При 'относительности всех понятий' средства могут быть сами по себе не очень чисты. Главное — чтобы они были в нужных руках и служили нужной цели: 'Разрушение называем созиданием, если существует сознание о будущем. Все слышали о наступлении Нового века, может ли новое наступить бездейственно' (Агни Йога, 142).

Как применять на практике это разрешение жить по лжи, Елена Рерих показывает конкретно. Диспут, имевший место в одном из теософских кружков в Америке, обсуждает следующую ситуацию. 'Один фабрикант и большой благотворитель шел по дороге. Впереди него, заплетаясь ногами, передвигался пьяный нищий, из-за поворота неожиданно вывернулся автомобиль и смял пьяницу. Вопрос — должен ли был фабрикант броситься спасать нищего и рисковать при этом жизнью или же он был прав, воздержавшись от возможности самоубийства. Учитель-американец утверждал, что фабрикант, несший на себе ответственность за существование множества рабочих, поступил правильно, сохранив свою жизнь. Но в обществе поднялась буря негодования и утверждалось, что человек не должен рассуждать, но обязан жертвовать собою ради ближнего. Но, конечно, подобные сознания еще не вышли из приготовительного класса и не могут понять, что каждая жертва должна быть осмысленна. Потому скажем, что человек должен везде, где может, помогать своему ближнему, но рисковать своею жизнью он может лишь в том случае, если он не несет большой ответственности. Было бы тяжкою утратою для всего человечества, если бы люди, несущие благо всему человечеству, безрассудно рисковали своею жизнью. Но если мы будем говорить массам, то мы должны сказать, что человек всегда и во всем должен спешить на помощь своему ближнему'. Так что ложь и двойная мораль позволены сверхчеловекам.

Особого рассмотрения заслуживает тема теософского расизма: согласно теософии на земле рождается новая, шестая раса людей с оккультными способностями. 'Теософ достиг вершины, опередив свою расу'. 'Богочеловек — носитель огненного знака Новой Расы' (Иерархия, 14). По терминологии Е. Рерих это будут Сверхчеловеки: 'Неисчислимы опасности, сокрытые от сознания людей, но открытые сознанию сверхчеловеков и богочеловеков'. Сверхчеловеками 'теперешний вид человека будет рассматриваться как исключительный выродок'. Нынешние люди не просто 'выродки', они даже не люди, а 'человекообразные': 'Стоит запереть шесть человекообразных в одно помещение, и через час дверь будет дрожать от империла' (Иерархия, 423). Сверхчеловекам тяжело жить с нами, неандертальцами: 'Среди человечества ангелов искать не приходится, истинно, мы живем в царстве, населенном в большинстве двуногими хвостатыми'. 'Учитель мучается скорченным тупоумием воплощенных двуногих' (Агни Йога, 26). По весьма справедливому предположению Бердяева, 'Блаватская, вероятно, охотно приняла бы 'арийский параграф', навязываемый в современной Германии'. Когда Блаватская излагает 10 догматов своей теософии, 8-й заповедью оказывается следующая: 'Человеческие расы различаются по духовной одаренности так же, как и по цвету кожи, росту или по каким-либо иным внешним качествам'. Вот показательная выписка из письма Блаватской Одесскому губернатору: 'Я готова служить Вам. Может быть, если Вам когда-нибудь удастся избавиться от евреев, Вам однажды потребуется заселить голые равнины Бессарабии? Послать Вам тогда несколько тысяч бирманцев и прочих буддистов?'. Даже если оставить в стороне конкретные формы сотрудничества нацистского режима с оккультизмом, очевидно, что теософская доктрина о 'семи расах' по крайней мере способствовала созданию того антихристианского, неоязыческого фона, который сделал возможным воцарение нацистско-языческого мифа.

Г. Олкотт в 1885 г. в Бомбее заявлял парсам-зороастрийцам, что их вера 'покоится на природной скале оккультизма', и что дуализм определенно является законом мироздания, и персонификация его противоборствующих сил Заратуштром была полностью научным и философским утверждением глубокой истины. Вроде не может быть большей пропасти, чем между теософским монизмом, растворяющим и зло, и добро в единой Энергии, и дуализмом зороастрийцев, постулирующим вечную борьбу двух абсолютно противоположных и равносильных принципов. Вряд ли парсы обрадовались бы, если бы им было сказано прямо, что Ариман и Ахура-Мазда всего лишь разные проявление одного и того же принципа (нечто подобное в древности пробовал делать Зурван — за что и был провозглашен еретиком). И потому им была преподнесена рекламная теософская ложь.

Точно такая же ложь о близости оккультизма и православия преподносится сегодня русским. Это разрешено: ведь различение добра и зла осталось далеко позади. Елена Рерих уроки тактической лжи советует брать у Розенкрейца, основателя ордена розенкрейцеров, который 'должен был преподать учение Востока в полухристианском обличии, чтобы защитить своих учеников от мести фанатиков и ханжей. В своем большинстве человечество осталось все теми же нетерпимыми и жестокими изуверами. Каждое великое Откровение требует прикрытия внешними щитами'. В 'Письмах Махатм' формулировка точнее рериховской — Розенкрейц прикрыл христианским флером 'наши восточные доктрины', чтобы защититься от 'духовенства'. Прикрытие же их называется 'внешними щитами' или 'гримировкой' (Община, 204). Е. Рерих постоянно напоминает, что новым членам Общины не надо раскрывать всего, не обо всем надо писать в книгах. 'При выполнении Указаний помните одно условие — всегда лучше что-то недосказать, нежели дать слишком много'. Поэтому первоначальный вариант проповеди 'Живой этики' делается максимально христианизированным или стерильно-культурным. 'Если спросит вас совсем простой человек — какие задачи Учения, скажите — чтоб тебе было хорошо жить' (Агни Йога, 65). Поначалу оккультисты предпочитают выступать в роли чисто культурной организации, которая вдобавок с огромной симпатией относится к христианству, отличаясь от него разве что большей терпимостью и открытостью. На деле же в теософии есть своя тайна. Самая большая ее тайна — это ее антихристианство: 'теологическое христианство должно отмереть и никогда больше не воскреснет в своем прежнем виде'. Православные, не согласные с такой перспективой и выступающие против оккультизма, по приватному мнению Николая Рериха — 'истинные подонки, не пригодные ни к чему. Космический сор, просто подлежащий уничтожению!'. Они даже имени человеческого недостойны — 'Мракобес Васька Иванов' постоянно появляется в письмах Николая Константиновича. Но об этом узнает или слишком уж въедливый читатель теософских трактатов, или человек, уже всецело вовлеченный в деятельность теософского общества. А на рекламной вывеске значатся: 'братство религий', 'культурная работа' и 'живая

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату