целовали ли уста мои руку мою? Это также было бы преступление, подлежащее суду, потому что я отрекся бы тогда от Бога Всевышнего' (Иов. 31, 27-28). Хоть и похож человек на Бога (ибо есть 'образ Его'), но он не есть Бог. 'Ты ведь не телесный образ, не душевное состояние, испытываемое нами, когда мы радуемся, огорчаемся, желаем, боимся, вспоминаем, забываем, и прочее; и Ты ведь не сама душа, ибо Ты Господь Бог души моей', — говорит блаженный Августин своему Господу (Исповедь. X, 25). То состояние души, в которое приводят себя подвижники пантеистического толка, 'в мистически-аскетической литературе заклеймлено позорным именем 'прелести', то есть духовного ослепления и утверждения результатов собственной капризной фантазии за подлинную и истинную реальность'.

И хотя разница пантеистической антропологии и антропологии православной очевидна, теософы не устают вновь и вновь лжесвидетельствовать о том, что и в этом вопросе они едины с святоотеческой традицией. Е. Рерих заверяет: 'авторы 'Добротолюбия' понимали под термином Христос высший божественный принцип в нас'. Но отцы 'Добротолюбия' утверждают нечто противоположное: 'Сын Божий по послушанию и смирению вочеловечился и крестом и смертию спас человечество'. Н. Рерих вроде бы ценит преп. Макария Египетского: 'Многотомно можно выписывать из Отцев Церкви и из заветов пустынножителей и подвижников правила их, ими выношенные и примененные в жизни… Не отвлеченные символы, но реальное сознание отображал Макарий Египетский, когда писал…'. Но сам преп. Макарий прямо полемизировал с отождествлением Бога с глубинами человеческой души: 'Душа — не от Божия естества, и не от естества лукавой тьмы… Он — Бог, а она — не Бог'.

Е. Рерих пишет: 'После Оригена ложная вера христианства начала расти'. Прочитав такое, можно подумать, что Ориген и христиане до него считали, будто человек и Бог одно и то же. На самом же деле по убеждению Оригена 'непорочность никому не принадлежит субстанциально, кроме Отца, Сына и Святого Духа, и святость во всякой твари есть случайное свойство; все же случайное может прекратиться' (Ориген. О началах. I. 5. 5). Бог, по убеждению Оригена, не просто Субстанция, но и Личность, обладающая желанием и разумом: 'Сила и Божественное существо Бога пребывает там, где желает' (Ориген. Против Цельса. 4,5). Люди же, прельщенные пантеистическими проповедями, 'призрачными доводами влекутся к самообоготворению' (Против Цельса. 3,37). Надо обладать изрядным невежеством или нечестностью, чтобы несмотря на эти ясные заявления Оригена, утверждать, будто 'Ориген учил последнему преданию Христа — восточному Пантеизму.

Е. Блаватская однажды искренне призналась: 'Вы спрашиваете, верим ли мы, теософы, в Христа? В Христа безличного — да. Кришна, Будда — тот же Христос, но не в Иисуса Назаретского… В личного Бога, в Моисеевскую Иегову не верим, то есть не поклоняемся ему'. В конце концов, это ее личное дело. Но зачем же выдавать свою радикально небиблейскую систему за собственно христианское и евангельское мировоззрение?

Чтобы отстоять свое понимание 'безличного Христа', Блаватская и Е. Рерих пускаются на прямые подлоги. Согласно тому мифу о Христе, который создает Блаватская, Он был теософом — 'посвященным'. И даже Своего имени у него не было, ибо Он так и звался — 'посвященный': 'Хрестос'. Многие страницы трудов теософов посвящены доказательствам того, что апостолы не верили ни в какого Мессию из Назарета, взявшего на себя человеческие грехи, но говорили на языке языческих мистерий и проповедовали не Христа, распятого на Голгофе, а внутренюю эволюцию от Хрестоса к Христосу, совершающуюся внутри 'посвященного'. 'Так, никогда не буду отрицать моих взглядов, что я верю в Неизреченный Божественный Источник, равно пребывающий в каждом человеческом существе, и в рождение Христа в человеке на его пути к совершенствованию. Тем более, что каждый образованный человек знает, что термины 'Крестос' или 'Кристос' (Христос) заимствованы из языческого словаря. Словом 'Крестос' обозначался ученик-неофит, находившийся на испытании, кандидат на Иерофанта. И после того, как ученик прошел все испытания и через ряд страданий, он был 'помазан' при последнем ритуале посвящения и становился на языке мистерий Христом, то есть 'очищенным', и это означало, что его преходящая личность слилась с неразрушимой индивидуальностью его, стала Бессмертным Эго. Ведь именно у первых христиан Крестос, или Христос был синонимом нашего высшего Я'.

Рерих, как всегда, не приводит никаких доказательств, считая, что все они в избытке находятся у Блаватской. Блаватская же со словами 'Христос' и 'Хрестос' играется так: 'Прилагательное и существительное 'Хрестос' было искажено ввиду слова 'Христус' и использовано по отношению к Иисусу… Слово Хрестос стало существительным, относимым к одному особому персонажу'. 'Нам кажется вполне вероятным, что первоначально слова Христос и христиане читались как Хрестос и хрестиане, ведя свое начало от терминологии языческих храмов и имея то же значение. Иустин Мученик, Тертуллиан, Лактанций, Клементий Александрийский и другие знали это значение'. 'Самый ранний христианский писатель Юстин Мученик в своей первой 'Апологии' называет своих товарищей по религии хрестианами. 'Лишь по невежеству люди называют себя христианами вместо хрестиан', — говорит Лактанций (кн. 4. гл. 7)'. Более того, по уверению Блаватской, Иустин и Лактанций 'настояли на том, чтобы называть хрестианами вместо христиан'. 'Во втором веке Клемент Александрийский обосновывает серьезный довод на этой параномазии [каламбуре] (кн. 3, гл. 17, 53 и рядом), что все, кто верят в Хреста (то есть 'доброго человека'), являются хрестианами и называются ими, то есть добрыми людьми' (Строматы, II)'. 'Тертуллиан осуждает в третьей главе своей 'Апологии' слово 'христианус', так как оно образовано посредством 'искусственного истолкования''.

Домыслы Блаватской строятся на двух действительных обстоятельствах: во-первых, язычники иногда действительно называли христиан хрестианами; во-вторых, сами христианские апологеты иногда пользовались этой ошибкой своих языческих оппонентов. Употребление язычниками имени хрестианин есть не более чем обычная языковая ошибка. Как показал И. М. Тронский, 'Хрестус' получилось из греческого 'христос' в результате закономерной передачи греческих звуков в народно-разговорной латыни. И во всяком случае античные авторы понимали, что именование христиан прямо связано с именем основателя христианства: 'Христа, от имени которого происходит это название (христиан) казнил при Тиберии прокуратор Понтий Пилат' (Тацит. Анналы. 15,44). И ни один языческий критик христианства не дает 'эзотерического' понимания имени хрестианин. Христианские же писатели видят мистериальный смысл только в имени 'христианин', но не видят ничего глубинно-религиозного в слове 'хрестианин'.

Hrestos (crhstos) означает 'благой, добрый, чистый', hristos (cristos) — 'помазанный'. Поэтому христианcкие апологеты с такой готовностью указывали на ошибку язычников: ведь даже когда вы ошибаетесь в нашем имени, оно все равно означает всего лишь доброго человека. И за что же тогда вы нас преследуете? Христиане требовали судебного разбирательства над собой: если мы совершаем преступления — за эти преступления и наказывайте нас. Но на суде достаточным основанием для приговора является лишь признание в том, что ты — христианин. Значит, нас казнят за наше имя. Но что же в нем такого, что достойно казни?

Св. Иустин Мученик действительно однажды называет своих единоверцев 'хрестианами'. Но во- первых, 'хрестианами' Иустин называет своих единоверцев лишь однажды ('Нас обвиняют в том, что мы хрестиане, но несправедливо ненавидеть доброе'. — 1 Апология, 4), в остальных случаях называя их 'христианами'. Во-вторых, Иустин свидетельствует о подлинном происхождении имени 'христиан': 'Что все это будет, предсказал Учитель наш, Сын и вместе посланник Отца всех и Владыки Бога, Иисус Христос, от Коего получили мы имя христиан' (1 Апология, 12). 'Сын Его, Который Один только называется собственно Сыном, Слово, прежде тварей сущее с Ним и рождаемое от Него, когда в начале Он все создал и устроил — хотя и называется Христом, потому что помазан…' (2 Апология, 6). В-третьих, 'Христос' для Иустина отнюдь не безличностное состояние души, а именно конкретная личность, исполнившая спасительное служение и в этом являющаяся предметом веры: 'Слово приняло видимый образ, сделалось человеком и нареклось Иисусом Христом. Веруя этому Слову…' (1 Апология, 5).

Климент Александрийский в упомянутой Блаватской второй книге Строматов объясняет смысл именования христиан: 'Уверовавшие во Христа Иисуса и по имени и по делам суть христиане, подобно тому как царем управляемые представляют собой народ царственный (Строматы, II, 4)'. Мы принадлежим Христу — мы Христовы, потому и христиане. Употребление же Климентом написания hrestus никак не дает оснований для оккультных спекуляций: 'Верующие во Христа и слывут за святых, и суть таковы crhstoi'. Здесь опять ссылка на языческое восприятие имени христиан, а не апелляция к 'эзотерическому апостольскому учению'.