Беляков засмеялся. Тогда отряд просидел две недели на Рудольфе, не зная об этом, давая каждый день сведения о новом месте. Их нашли прожектором с купола. Сраму было!!

— Да, он.

— Когда Кокки пойдет?

— Думаю, что не раньше 28-го. Вчера я был в Ленинграде, отправлял корабль к берегам Исландии, будет там дежурить на всякий случай.

От него я зашел к Байдуков. Егор спал на диване в кабинете, положив под голову летное меховое пальто.

— Здравствуй, садись, дай закурить.

Мы сидели в сумерках и курили. Он просил света не зажигать. Вбежала его девчурка, начала тормошить, он ее ласково потрепал.

— Ну что слышно?

— Да газетчики говорят, что вы собираетесь в Австралию.

— Пусть заблуждаются. Это хорошо.

— Статью о Володьке напишешь?

— Ладно. Только давай тему менее конкретную, а более публицистическую.

— Хорошо. А погода?

— Да вызывали меня и Громова сегодня к Кагановичу. Консультировались. Обещают погоду между 28 им 5 мая. Выскочит. Он завтра в десятичасовой полет идет.

— Как ты смотришь, его трасса годится для регулярной связи?

— Маршрут удобен, но очень северный. Я думаю, что трасса пройдет южнее, хотя там будет и подальше.

— Полет реальный?

Вполне. Он удачно распределил сушу. Над водой лететь не много. Плохо будет только если сдаст мотор и придется на одном моторе идти в облаках, на двух-то он всегда вытянет, а на одном вслепую тянуть труднее. Ну да ведь это грек!

От него я позвонил Коккинаки.

— Володя, мне нужно тебя видеть.

— Понимаю, сегодня не выйдет.

— Что, рано спать ложишься?

— Совершенно точно. Давай послезавтра вечером.

— Хорошо, Ни пуха, ни пера тебе завтра.

Засмеялся.

— Ну ладно, ты уже все знаешь. Спасибо.

Вчера вечером позвонил ему. Летал. Ушел в гости. Он верен себе!

19 апреля

Днем был у Молокова, на работе в ГУГВФ. Встретил меня радостно.

— Как был летчиком — так друзей было сколько угодно, а стал начальником — забыли.

Поговорили с тоской о прошлых днях. Он начал жаловаться на свою канцелярию.

— И кто только бумагу выдумал. Читаю, читаю, с утра до вечера и не успеваю все прочесть. А совконтроль говорит, что не все читаю, обижается. Не знаю, что и делать.

— А пусть обижаются. Работа только тогда действительно хорошая, если обижаются.

— Это верно.

Рассказал я ему о полете Кокки. Заинтересовался и даже позавидовал.

— Хороший полет. А от меня что хочешь?

— Ты должен написать статью о международной линии СССР-США.

— Поможешь?

— Помогу.

— Ладно. Я считаю, что надо летать на сменных машинах. До берега посуху, а над водой — на морских. Поедем обедать. мне мать огурчиков прислала — загляденье.

Поговорили о полете Орлова на Рудольф. Вспомнили Ритсланда, Побежимова. Вздохнули.

— Хороший был экипаж. У меня, впрочем, плохих экипажей не бывало. Ведь верно?

Володя вчера летал в последний контрольный полет. Днем я позвонил Валентине Андреевне.

— Уехал на аэродром, волнуется.

Позвонил туда.

— Сколько слили?

— Ох, много!

— Не тужи, я на старт бидон принесу.

— Ну тогда хватит точно!

Часиков в 8 мне позвонил Тараданкин:

— Что делать, Лазарь, как поймать Коккинаки? Сейчас позвонил ему, подошла жена и нарочито громко произнесла мою фамилию и после паузы сказала «его нет».

Я рассмеялся, позвонил. Подошла жена Валентина.

— Приезжайте, Лазарь Константинович, он лежит, вас ждет.

Поехал. Володя лежит на диване, перед ним стул, доска с шахматами.

— Играешь?

— Нет, думаю.

Подошли к карте. Прямая карта от пункта до пункта.

— Вот видишь трассу, проложили сейчас напрямик. Гренландия остается в стороне.

— Жалко, я хотел на нее взглянуть.

— Могу завернуть и за тебя посмотреть, а тебе не удастся.

— Как леталось вчера?

— Хорошо. Погода отличная. Прошвырнулся за Ростов и обратно, отдыхал просто в воздухе. Да штурмана проглядел. Турка! «Где мы?» — спрашиваю. Он: «Тут». Я говорю: «Нет, тут». Он перевесился за борт: «Да, верно». Эх, Сашки нет!

— А взлетел как?

— Умора! У меня все минуты сейчас сосчитаны. Я знаю, что погода только вчера, а потом не будет. Вдруг звонит позавчера Каганович: «Приезжай. Разговор есть. Говорят, ты хочешь взлетать с 10-ти тонным весом? С таким весом с центрального никто не взлетал. Перебирайся в Щелково». Я говорю: «Взлечу!» Уехал на завод. Приезжают наркомвнудельцы: «Это немыслимо». Я возмутился: «Кто лучше знает — я, летчик, или вы?!» Каганович вызвал на консультацию Громова и Байдукова. Я объясняю: вес такой-то, дорожка идет так-то, пойду от города, ветер ожидается такой-то. Понадобится мне 500 метров. Громов подумал и говорит: «700».

Ну ладно, кое-как отбрыкался. Сел за баранку и зло взяло. Как мотанул 400 метров и взлетел. И даже без круга ушел. В полете отошел, отдохнул (смеется).

— На большой высоте шел?

— 5000–6000. Половину кислорода съели. Вот беда. Ведь и в полет из-за веса берем только на 12 часов. Ну, сэкономим, хватит на 15. А потом? Понимаешь, до чего прижало с весом?

— Жидкий?

— Конечно. Я к газообразному больше привык, да что делать — вес.

Он задумался.

— Харчат много?

— Моторы-то? Да как лошади! Прямо не знаю, что делать. Ну да что-нибудь придумаю. Вобщем, этого запаса мне хватает в обрез, при штиле. Чуть ветерок — и без взятки. А ветерок обещают.

— Вот бы погоду как 3-го!

— И не говори. Я и так несколько дней расстраивался. А возьми вчера. Идем обратно — что за хрень — скорость 220. Прямо завис в воздухе! Вижу Сталиногорск, а дойти не могу. Вот ветерок! Если такой в полете будет?

Кури! Это феодосийские. Бывшая «Мессаксуди».