(«Маленькая Америка»). Это — самая близкая доходимая точка до Южного полюса. Находится она приблизительно на 78о — в 1400 км. от полюса. Там устроить базу. Оттуда самолетами дойти до полюса перед началом полярной ночи, оставить там зимовку Минеева, а по окончании вернуться за ним. Тем временем корабль либо уйдет на базу, предположительно в Новой Зеландии, либо обойдет с океанографической экспедицией берега Антарктики, а, м.б., и всю ее.

— Корабль?

— Ледокольный пароход «Дежнев», у него запас угля на два месяца.

— Сколько сил?

— 2500, - ответил Минеев.

— Мало, — сказал я.

— Да. Но зато мореходен, а по дороге — шторма и ураганы. И хорош во льду.

— Сколько самолетов?

— Пять двухмоторных. Плюс парочку «У-2», — ответил Водопьянов.

— Какие двухмоторные?

— Сам еще не знаю. Хорошо бы «Дугласа», но они — иностранные. Ты не знаешь своих?

Я сказал ему о новой ильюшинской машине. Он заинтересовался.

— Поговори с Коккинаки, — попросил он. — Узнай, можно ли поставить на них 82-ые. И вообще.

— Лодку берешь? — спросил я.

— Зачем?

— Для ледовой разведки.

— Нет. Я всегда найду льдину, чтобы взлететь на «У-2».

— Неверно. Может быть битый, но плотный лед. И не взлетишь. А полынью для лодки всегда разыщешь. Ты на ледоколах плавал?

— Никогда, — ответил он. — Я летал.

— А я плавал, — сказал я. — И всегда видели полыньи. Да вспомни, и на полюсе были. Надо лодку!

— А какую? — спросил он, сдаваясь.

— «Ш-2».

— Да их, поди, ни одной не осталось.

— Я найду. Или поговорю с Яковлевым, он специально построит. И геликоптер надо.

— Не нужно этого жука, — запротестовал Михаил.

— Надо, — настаивал я.

Так и не договорились об этом. Успеем, доломаю.

— Сколько человек зимовка? — спросил я у Минеева.

— Пять.

— Это я — пятый?

Он засмеялся.

— Ишь ты, уже торгуешься за участие.

— Сколько тебе надо груза доставить на полюс?

— Семь тонн. Это — жилье, харч, приборы, снаряжение. И запас горючего для самолетов. Думаю иметь там и легкий самолет.

— Мало. Папанину мы дали 11 с лишним тонн, — припомнил я. — А задачи у него были меньше. И без авиагорючего. Ты подсчитай лучше и с запасом.

Разговор перешел на требования к самолетам. Михаил считал, что дальность должна быть 14–15 часов.

— Смотри сам. 1400 км. в один конец. Пусть встречный ветер 100 км, итого — скорость 200. Семь часов, да обратно столько же.

— Значит, — сказа я, — бензина надо на 20 часов. Поплутал, да подогрев, да может сел где- нибудь.

— Плутать не будем — радиомаяк, — сказал он упрямо.

— Ты не будешь, а другой будет. Тут надо весь расчет вести «на дурака», как американцы в ширпотребе. Вот давай прикинем, скажем, головную машину. Экипаж: ты, второй пилот, штурман, два механика обязательно, я, Минеев, да еще кто-нибудь из них, снаряжение, бензин на 20 часов. Ух, большая нагрузка!

— А ты хочешь на первой? — спросил он Минеева. — Лазарь-то пойдет со мной, это я знаю. Но первый полет разведочный, тебе, Орест, не обязательно.

Минеев даже обиделся:

— Кто капитан, кто летчики, ученые, штурманы, механики? — спросил я.

Оказывается, об этом еще не думали — «Люди найдутся». Я сказал, что правительство, решая, будет учитывать две вещи: международную обстановку и людей. Тем паче, что проект придется писать мне.

Договорились, что еще не раз обсудим все, прежде, чем сядем за докладную записку.

Между прочим, Михаил рассказал мне забавную вещь. Когда он летел на Берлин в 1941 году, на обратном пути его самолет сел у линии фронта. Михаил сказал летевшему с ним Пусэпу и Штепенко, чтобы они имели в виду: его фамилия не Водопьянов, а Бронтман.

— От этого тебе легче не будет, — засмеялся Пусэп. — Водопьянова, может, еще пощадят немцы, а Бронтмана наверняка кокнут.

На следующий день я был у Коккинаки. Рассказал ему весь проект, высказал свое мнение, сказал, что нужен очень авторитетный, властный и знающий начальник («Шевелев?» — спросил он). Дело Володю очень заинтересовало. Про машину он сказал, что 82-ые уже поставил, но еще не пробовал. Настаивал на необходимости взять с собой лодку и геликоптер.

— Незаменимая вещь, с борта может взлетать.

Дальше разговор зашел вообще об авантюрах. Он держится очень насторожено: и хочется и колется. Опять вспомнили Галая.

— Я не понимаю, — сказал он. — Почему он дал согласие взять тебя. Ты мой друг, но я всегда предпочту иметь 100 км. запаса.

— Ты чудак, — сказал я. — Что осталось от твоих полетов? Газетные вырезки, а кто их знает и найдет?

— Это верно.

— Кроме того, при современной авиационной технике и равнении на классного летчика — 100 кг. не вещь, пустяк. Полетишь ведь не на РД.

— Это верно, — сказал он примирительно.

— Кроме того, мне 40 лет. (тебе 42). Я могу участвовать в авантюрах еще не больше 5 лет (ты — меньше). И я не хочу даром работать на вас.

— Это верно, — расхохотался он. — Значит, я должен отныне иметь тебя на борту?

— Обязательно! Кроме одноместных машин. С дураком я не пойду, а с тобой я пойду. Особенно, если второй будет перегонщик, типа Титлова.

— Правильно, второй должен быть Титловым, — убежденно сказал он.

— Вот тебе экипаж: ты, Титлов, штурман Аккуратов или Погосов, механик и я.

— Зачем механик? — спросил он. — Механики, знающие ероплан до точки, должны быть на земле. А маршрут?

— Кругосветка. За 65часов. 5 посадок.

— Погоди. 25000 км, по пять тысяч за присест. Скорость около 500… Гм… Так, так… Может и выйти. Трудно. А сколько на земле?

— На всю землю 15 часов.

— Трудно… Но, может, можно.

Видно, что я его разворошил. Уехал в 3 ч. ночи.

Во время парада на Красной Площади 7 ноября встретил Марка Шевелева. Он очень обрадовался, и обратно пошли вместе. Сейчас он — начальник перегоночной трассы, сидит в Якутске, генерал-лейтенант. Спросил я его о причинах разлада с Головановым.