попросить сюда». Поднялись Фалалеев, Воронов и другие.

Кончился парад, и тысячные толпы ринулись на площадь. Мы смотрели от «Москвы» — буквально вся Тверская залита народом, и все мчатся на Красную площадь.

И вчера и сегодня работаем. Сегодня — дежурю. Сегодня ждем Берлина.

5 мая.

События кувырком.

2 мая объявили Берлин. Всю ночь возились с материалами, Яхлаков не вылезал с узла.

В 9 ч. вечера позвонил Телегин и сообщил, что Темин вылетел со снимками Берлина. Я помню, как несколько месяцев назад, недели за две до взятия Варшавы, он пришел ко мне и заявил:

— Пришла пора вставлять перья. Темин будет снимать флаг над Берлином и первым привезет его в Москву. Темин хочет опять в «Правду».

Я поддержал его, и его взяли. И вот он летит. Магид сразу связался с маршалом авиации Фалалеевым и самолет повели. Разрешили ему лететь без посадки в Яново, перенацелили на Внуковский, на не Астафьевский аэродром, дали ночной старт. В 3 часа Темин прибыл в редакцию, проявили, напечатали, дали три снимка (снимок Рейхстага никак не лез на 1-ую полосу под приказ, я предложил убрать Шпигель, поднять приказ и тогда войдет. Поспелов пошел на эту меру, впервые в «Правде»). Снимки обошли всю мировую прессу.

В этот день мы выходили одни. На следующий день все газеты вынуждены были перепевать нас. Да и снимки их пришли только 3-го к вечеру. Кстати, в этот день (3-го) прилетел и Рюмкин. Можно представить себе его разочарование.

О том, как Темин снимал Берлин, помещено сегодня в «Правдисте», там же дано постановление редколлегии и премировании его (писал я) и отклики иностранной прессы. Как снимал Рюмкин Рейхстаг — я записал на листочка и, кроме того, написал сегодня для инорадио — «Флаг на Рейхстаге».

Между прочим, стоит отметить. В 11 ч. вечера 2-го Яхлаков разговаривал по прямому проводу с Золиным (в штабе 1-го Белорусского фронта). Тот сказал:

— Завтра вылетает Рюмкин.

Яхлаков: — Уже летит Темин.

Золин:

— Темин вряд ли вылетел. Кроме того, он не снимал Рейхстага, а Рюмкин снимал.

Редакция объявила группе товарищей, в том числе и мне, благодарность за подготовку первомайского и берлинского номеров. Сегодня вышла «Летучка» ко дня 5-го мая. Там обо мне хвалебная статья под заголовком «Спокойная уверенность», писал Лешка Штих.

Был у меня сегодня Коля Константинов. Когда-то учились вместе в Курганском СХТ. С той поры (25 лет!) не виделись. Он был научным работником ТСХА, ополченцем и стой поры дерется. Сейчас старшина, награжден Красной Звездой и «За отвагу». Внешне — типичный Швейк, а был кругляшок.

Сейчас готовим номера Победы.

Слухи о смерти Гитлера и иже с ним все упорнее в мировой печати. Горбатов и Мержанов передали корреспонденцию о том, как нашли труп Геббельса, Вишневский и Золин — о том, как шли переговоры о капитуляции. Обе задержаны.

В мировой прессе шум по поводу ареста нами 16-ти поляков-диверсантов. Даем сообщение ТАСС.

7 мая.

Сегодня — выходной, у нас собрались в театр. Премьера в театре «Миниатюр» — «Чужое дело». С Гершбергом.

В 4 ч. я поехал за билетами. В 5 вернулся домой. И начались звонки.

— Лазарь, что ты сидишь дома? — позвонила Витя, кузина. — Наши инженеры рассказывают, что война кончена. Верно?

Я сразу позвонил дежурному по редакции. Дежурил Шатунов.

— Слухи ходят. Сейчас приедет Поспелов.

Новый звонок. Галя Погосова из ТАССа.

— Обнимаю. Целую. Все верно. Уже подписано в деревушке у Эйзенхауэра. Приезжай пить шампанское. Я хоть больна, но когда мне позвонили из ТАССа, сбегала удостовериться. Приезжай, ей Богу! У меня есть бутылка.

Пришла Феня со двора.

— Весь двор говорит.

Звонок.

— Я сейчас приеду к вам. У меня есть поллитра. А?

Звонок. Вера Голубева из «Смены».

— Я не могу. Хоть что-нибудь выпить! Сейчас прибегу.

И прибежала. Раскрыли бутылку ликера. Чокнулись…

Прибежал Валерка:

— Папа, правда, что война кончилась?

— Правда.

— Ух хорошо, я завтра в детский сад не пойду.

Звонок. Хозяйка Фениной знакомой.

— Вы меня не знаете. Верно ли это? Верно!! Крепко вас целую.

Славка:

— Папа, я пойду на Красную площадь, можно? А можно мне завтра в школу не идти?

На Красную площадь — это уже рефлекс.

Звоню Кокки. Подходит Валя, Володя болен.

— Ну, я его сейчас выздоровею. Война кончена!

— Лазарь, вы треплетесь? Приезжайте сейчас же, четверть спирта поставлю на стол. Ей Богу? Только не разыгрывайте — я сейчас всему городу звонить буду.

Конечно, на театр плюнули, послали жен, а сами пошли в редакцию. Собрались Поспелов, Сиротин, Малютин, Козев, Гершберг, Азизян, Шишмарев, Магид, Сиволобов, я. Ждем, может будем выходить. Слушаем радио — вспоминаем, как слушали также в иностранном отделе в первый день войны речь Риббентропа.

Звонки непрерывно.

Выясняются подробности. В 2 ч. по парижскому времени в штаб Эйзенхауэра, в деревушку, явился генерал-полковник Эбр и передал от имени Деница капитуляцию.

Подписал ее начальник штаба генерал Смитс, наш представитель генерал…, француз, англичанин. Было заседание английского кабинета. В 8 ч. по Гринвичу выступит Черчилль. Потом пришло сообщение, что его выступление отложено.

Ждем, будет ли наше сообщение. Неужели не скажут народу? Звоним генерал-полковнику Штеменко в генштаб, у которого обычно узнаем о салютах.

— Подготовлен салют по Бреслау. В случае большого салюта он будет отложен. Но пока ничего не знаем.

9:40. (или 8:40).

Слушайте важное сообщение.

Мы сразу решили: раз не в круглый час, а за 15 минут, значит — не то. Так и было: Бреслау.

Зашел к Поспелову.

— Можно расходиться?

— Нет. Быть на чеку. Может быть будет в 12:01.

Сразу прибежало несколько человек:

— Папанин звонит по всем телефонам. Ищет вас.

Звоню.

— Лазурка, милый. Приезжай! Такая радость. У меня даже сердечный припадок. Слезы текут, до сих пор не могу успокоиться. Меня попросили написать для радио. Наши написали, не нравится. Говнюки! Только ты мои мысли знаешь.

— Я не могу, Дмитрич. Поспелов не велел отлучаться.