Среди присутствующих — Рокоссовский, Малинин, Телегин, Казаков, много генералов, Герои — полковники. В числе Героев — две девушки: Галя и другая, которые убили в Минске наместника Кюбе. Внешне простые, неинтересные, 25–30 лет. Был книжный киоск, я купил там последние №№ «Большевика», 4 детских книги, карты Европы и мира и — чему очень обрадовался — два десятка конвертов и три пера. Был и буфет: единственный его продукт — чай с лимоном.

Заседание открыла председатель Верховного Совета Грекова. С докладом выступил Председатель СНК БССР Пономаренко. В форме генерал-лейтенанта. Приводил очень интересные документы о зверствах, о действиях партизан.

На сессию приехали три театра: театр оперы и оперетты БССР, Белорусской драмы и Белорусской музкомедии. говорили с артистками оперетты. Создались они в конце прошлого года. Все — москвичи. В репертуаре — только концерт, готовят «Гейшу». Это их первый выезд.

— А в Минск поедете работать?

— Что вы! Ни за что!

Встретил сегодня майора Меркушева. Завтра у них торжество — вручение полку ордена Суворова. Зовет. А послезавтра — они в бой. Надо поехать.

Денисов получил письмо от корр. ТАСС по 4-му Украинскому фронту Афанасьева. Тот приводит новые стихи Кости Тараданкина. Ничего!

Я много оставил друзей и могил

В пыли прифронтовых дорог,

Я сердце от пули врага сохранил,

А вот от тебя не сберег.

Быть может, не время влюбляться — война!

А, может быть, нету войны?

Как солнцем, как песней, как пеной вина

Все мысли тобою полны.

Мне поздно влюбляться: виски в серебре,

Но ты ведь сказала сама,

Что если полюбишь — весна в сентябре,

Не любишь — так в мае зима.

Как сердцу прикажешь: любить, не любить…

Тебя называя родной,

Я горькую радость готов искупить

Тяжелой солдатской судьбой.

И если в полях я пролью свою кровь,

Чтоб снова полям зацвести

Прости мне не во время эту любовь,

Короткое счастье прости.

Получил письмо от Абрама. Он дома, видимо, ему хуже. Мама пишет, что он совсем плох. Прививки пока не помогли. Хоть плачь! Писем вообще мало. Из дома не получал недели две-три. Левка — гад, обещал сразу написать, а молчит. Молчит и Васька, и Непомнящий, все молчат, гады.

25 марта.

Вместе с Киселевым были в 56-м полку на вручении ордена Суворова 2-й степени. На счастье выпала удачная погода. Лесок они посыпали песком. Приехали. Генералы, артисты, в том числе и белорусская оперетта. Снимал.

Пили очень. По выражению генерала Надысева: одни — как слоны, другие как воробьи. Был концерт. Оперетта очень слабенькая, боле или менее сносен балет, хороша Ира Андреева и певица Аня Алексеева. Вечером остались в домике ком. полка Шаповалова: он, Меркушев, три генерала, я и Киселев. Генералы плясали русского, гопак, краковяк. Просто и хорошо. Уехали, расцеловались с командованием. Я ночевал. А на следующий день полк ушел в бой.

Познакомились там с командиром 6-го минометного полка — подполковником Николаем Ивановичем Мурзаевым. Воюет с августа 1941 года. За это время потерял всего две боевых машины. А стоит обычно в километре — двух от переднего края. По национальности — чуваш, 1912 года рождения, окончил два ВУЗа, очень самолюбивый, подтянутый, гордый. Вчера с Киселевым обедали у него и ужинали. Сколько я стал пить! За обедом выпил 200 г., за ужином 400–500. И ничего.

Погода — мерзость. Еле-еле пролазим на «Виллесе». Моя машина стоит в сарае. Что с ней будешь делать. Вчера вернулись самолетом из 65-й фотограф ТАСС Копыт и кинооператор. Рассказывают:

Немцы создали вблизи переднего края три лагеря на 60 000 человек, специально для гражданских лиц. Половина детей. Цель:

1. Чтобы мы побили их своей артиллерией

2. Занести к нам тиф и инфекции, т. к. в лагерь специально отбирались из деревень больные люди. Условия там были ужасающие — народ мер, как мухи.

— Страшно, — рассказывал Ефим Копыт. — Я снимаю старуху. Первый кадр, глаза еще открыты, второй — уже закрыты, умерла.

Подступы к лагерю были заминированы. Когда немцы ушли — народ кинулся на волю и начал подрываться.

Сейчас там созданы спешно госпитали, дают им хлеб, лечат, вывозят.

Приехавшие из Москвы рассказывают, что Коробов заболел двусторонним воспалением легких. Вот так так!

Чуть переделал Костины стихи:

…Я сердце от ветра судьбы сохранил,

А вот от тебя — не сберег.

Быть может, не время влюбляться — война!

И думы иным пленены?

29 марта.

Чудный день — солнце, чистое небо, чистое небо. Но — зимний: снег, морозит. На северо-запад над нами все время идут «Пешки», «Бостоны», штурмовики. Несколько дней (три дня) назад там начали, но пока что дело идет туго. Вот в последние два дня им и помогает спешно авиация. А украинцы вышли позавчера на Прут, вчера заняли Николаев, немцы спешно оккупировали Румынию, Венгрию, Болгарию.

Только что прошла группа штук в 35 «Пе-2» и «Илов». Буквально через минуту загрохали зенитки. Прямо над нами шел немец.

Днем с Денисовым был в поезде-бане. Начальника поезда зовут «начпоебан». Чудно вымылись и договорились о стирке обмундирования. Блаженство! Сейчас сижу в сашкиных летных штанах, зеленой «апашке», мерзну. Гимнастерку, брюки и прочее послал в поезд. Начальник его — Кагановсий, в прошлом — инженер-экономист, кончил два ВУЗа, был нач. планового отдела Наркомтекстиля, читал лекции по экономике. Бывает! Уверяет, между прочим, что вшивость в этом году гораздо меньше, чем в прошлом.

Вчера приехала из одной армии Людмила Зак. Сидели вечером, пили чай с медом. Страшно довольна поездкой. Со своей агитмашиной была в артиллерийских частях, все время под огнем. Давала кино, читала лекции, особенно прививая вкус к тылу: работа тыла.

Под конец много говорила, с тоской и болью, об убитом друге Ватере. «Он меня очень любил, а я не знала этого. Мне это казалось невозможным по двум причинам: он знал человека, которого я люблю, во- вторых: он очень красив». Она мне показала его карточку, любительскую: очень красивое, открытое лицо, чудесная улыбка, смеющиеся глаза. На обороте надпись: «Песня звучит, пока поется, девушка любит, пока ее обнимают, вечна лишь дружба. Вернись! Юрий».

Рассказала Людмила о том, что погибла Розанова. По окончании ЦФЛИ она работала у нас — кажется, года два — в отделе искусств. Я помню ее: небольшого роста, хрупкая, с очень большими глазами, почти навыкате. Потом исчезла куда-то. Началась война, она, по словам Людмилы, была на аппаратной работе. Потом — телефонисткой в стрелковой дивизии. Все еще не нравилось. Выучилась радио. Пошла в танковый корпус, потом — радисткой в танковый батальон. Тут и осталась, довольная очень, собралась писать большую вещь. Наградили ее медалью. И вот сейчас пришло письмо: погибла. Последняя радиограмма от