— Улетает наша квартира, — вздохнул Беравин.[20]

Оттуда поехали завтракать к Ляпидевскому. Затем встречал женский автопробег.

1 октября

Поехал к Прокофьеву. Ходит мрачный по кабинету. Не подписывает никаких бумаг.

— Завтра пойду к командарму. Буду проситься в Оренбург. Пойдем, посмотри какая там прекрасная погода (повел в свой ГЭМС)

— А какие замечательные приборы достал (оживился). Один для количественного определения кислорода от земли до потолка, другой — … (я забыл). Ни одним наблюдением не хочу поступаться — что толку в одном голом рекорде. Поедем ко мне чай пить!

Вместе с Украинским поехали. Дед поставил чайник, сходил за конфетами и сушками.

— Больше всего на свете люблю хлебные изделия, — говорит Украинский и грызет, грызет сушки и сухари без конца.

Прокофьев подходит к окну, смотрит на дождливый мокрый снег, на мерзостную погодную слякоть.

— Все равно улетим, — говорит он.

Звонил Юмашеву.

— Воспользовался плохой погодой — сходил на осеннюю выставку художников. Слабенькая., в газетах она выглядит сильнее.

Нарком одобрил мой проект, обещал поставить в правительстве.

Был у Ушакова. Лежит больной. Почки. Нервный. Сообщил, что его прочат в начальники метеоуправления при Совнаркоме.

— А как тогда быть с Антарктикой?

— В отпуск! Поедем организовывать метеостанцию на Южном полюсе.

3 октября

Утром, в 12–40 с Щелкова улетел в беспосадочный полет на 30 часов и 4100 км. пилот НКТП Фиксон. Летит на паршивом самолете «САМ-5-бис», с мазутом «М-11». Об этом самолете сам конструктор Москалев говорит извиняющимся тоном.

Вечером заехал за Яшей Моисеевым и поехал на доклад Коккинаки в Политехнический музей. Яша гордо шел со всеми своими пятью орденами. Ехали обратно:

— Хочу сходить с 5, 10 и 13 тоннами, а потом на скорость с грузами. Эх, слетал бы я в Испанию — старое сердце военное порадовать.

— Я воспитываю в молодежи самолюбие, честолюбие. Это основное в жизни.

4 октября

Днем позвонил Кокке.

— Ой, Лазарь, какое дело задумал. Если Бог поможет — знаменито получится.

— Ага, с часами в руках?

— Да. Правильно. Могу свежую «Правду» взять.

Вечером он приехал к нам в редакцию. Затем мы поехали с ним на вокзал. В дороге разговорились, потом полчаса сидели у здания редакции в машине и доканчивали разговор.

— Думаю пройти из Москвы до Хабаровска в одни сутки. На «ЦКБ-26». Это сильно тяжело. В это время года никто на восток не лазил сквозняком.

— Возьми меня.

— Все дело будет зависеть от центровки. Я все заполняю баками, бачками, насобирал всяких, вплоть до консервных банок. Весной я просил разрешения у Хозяина. Он сказал «погоди, рано еще, испытай сначала машину». Сейчас время подошло.

— А может непросвещенный человек, пробыв на высоте 4000 сутки дать потом молнию?

— Человек все может (смеется). Но будет тяжело. Определенный ответ я тебе пока не дам: как задняя центровка.

— А за погодой уже следишь?

— А как же! Собачья погода на востоке. Ну пойду, если нельзя на 3- на 4-х, нельзя на 4-х — пойду на пяти, на шести тысячах.

— До какой высоты лазил без кислорода?

— На 7 с половиной летал. Ничего. Выше не приходилось. Ох, если выйдет! Какой японцы шум поднимут. Ты представляешь: в сутки от одной границы до другой. Но для себя я рассматриваю этот полет как тренировочный.

7 октября

Был Леваневский. Заехал «специально» достать Ильюшина.

— Сегодня я был у М.М. Кагановича.[21] Говорил с ним. Объяснил, что сейчас лететь на «АНТ-25» — значит позориться. Нужна современная машина. Он говорит — а вот и возьмите Ильюшина. Хороший конструктор. Я ему ответил, что имею его в виду. А пора уже начинать. Через несколько дней я уеду на три месяца в Америку. А он пока тут будет готовиться. Я ему смогу привезти из Америки что нужно. А то время уходит.

Я сегодня делал полосу, посвященную итогу арктической навигации. Выправил подвал Шмидта, сделал статьи Цатурова, Мелехова.

8 октября

Сегодня вечером у меня в редакции наконец состоялась встреча Леваневского и Ильюшина. Леваневский прямо сказал зачем ему нужна машина Ильюшин ответил, что для этой цели он уже готовит одну машину для Кокки.

— Но ведь можно сделать еще?

— Можно. Я делаю так-то и так.

И объяснил. Леваневский заволновался.

— Так это же тридцать часов!

— Да.

— Так это около 12000.

— Нет, больше десяти, — скромно ответил Ильюшин.

В таком духе шел разговор. Около трех часов.

Прощаясь Ильюшин тихо сказал мне:

— Знаешь, я все таки думаю, что Володя раньше их всех смотается.

16 октября

Все изменилось под нашим Зодиаком. Уезжая 11 октября в Ленинград встречать возвращающегося из-за границы Булганина, я встретил на вокзале Юмашева

— Что слышно?

— Плохо дела. Перелет заглох. Как говорят шахматисты, противники разошлись вничью, точнее — все проиграли. Собираюсь лететь на скорость с грузом, но тут самое легкое — полет, все остальное страшно сложно. Часы должны тарироваться 51 день, маршрут нужно утверждать в Париже, с воздуха я должен снимать этапы. Тьфу!

Вчера говорил с Прокофьевым. Позвонил ему в 12 ночи в штаб.

— Что ты так поздно сидишь?

— Дела.

— Нас они интересуют?

— Даже очень. Но не сегодня. Ближайшие дни.

Звонил Моисееву.

— Готовлюсь. Ходил на 7000, лазил в барокамеру. Езжай!

Кокки вчера делал доклад на обед. заседании стратосферной комиссии Акад. Наук и страто. к-та ОСО.

13 ноября

Почти месяц не записывал. Никуда не годится. Правда, особых событий за это время не случилось. Сейчас хочу отметить основные.

В конце октября Сергей узнал о приезде Микояна из длительной заграничной поездки. Приезжаю на