поведение ЭАЛа. Конечно, полной уверенности тут быть не могло, но у одного из двух компьютеров той же серии, имевшихся в Центре управления, удалось вызвать сходный «психоз», и сейчас его упорно «лечили». Так что объяснение можно было считать верным. Ошибку нашли, и больше она не повторится. Но если конструкторы ЭАЛа не сумели до конца понять психологию своего собственного детища, то насколько же труднее будет добиться взаимопонимания с совершенно чуждыми существами.

Боумену казалась вполне убедительной теория доктора Саймонсона, который считал, что прервать связь с Землей ЭАЛ побудило бессознательное ощущение виновности, вызванное конфликтом, заложенным в самой его программе. Хотелось думать — правда, доказать это уже невозможно, — что ЭАЛ убил Фрэнка неумышленно. Просто он пытался уничтожить улику: ведь если бы тот блок АЕ–35, который он объявил негодным, был проверен и оказался исправным, его ложь была бы разоблачена. А потом, как любой не очень ловкий преступник, запутавшийся в своих преступлениях, он просто испугался. А что такое страх, Боумен понимал лучше, чем ему хотелось бы, — за свою жизнь он дважды это испытал. Первый раз, когда, еще мальчишкой, его унесла обратная волна прибоя и он чуть не утонул. И еще раз, когда уже готовился стать астронавтом, во время тренировки поврежденный манометр показал, что кислород кончится прежде, чем он, Боумен, успеет добраться до базы. В обоих случаях он почти утратил власть над собой; еще немного, и он превратился бы в клубок бешеных бесконтрольных импульсов. Оба раза он все же сумел вовремя взять себя в руки, но с тех пор хорошо понимал, что в соответствующей обстановке под воздействием страха любой человек может потерять голову. Если такое случается с человеком, то могло случиться и с механическим разумом. И поняв это, Боумен ощутил, как отступает куда — то горечь и возмущение предательством ЭАЛа. Впрочем, теперь это, так или иначе, уже в прошлом, а его заслонило собою неведомое будущее со всеми таившимися в нем угрозами и надеждами.

Если не считать торопливых минут, затрачиваемых на еду в камбузе, который, по счастью, не пострадал, Боумен практически дневал и ночевал в рубке управления. Отдыхая, он чутко дремал в своем кресле и поэтому сразу обнаруживал неполадки, едва первые признаки их появлялись на приборах пульта. По указаниям с Земли он на скорую руку смонтировал несколько систем аварийной сигнализации, и они работали вполне сносно. Теперь у него даже появилась надежда живым долететь до Сатурна — впрочем, «Дискавери» долетел бы туда все равно, неся его живого или мертвого.

Ему некогда было любоваться красотами космоса, да и не было в них, казалось, никакой новизны, но предвкушение того, что ожидало впереди, подчас отвлекало его даже от самых насущных забот о сохранении собственной жизни. Там, за иллюминаторами, простирался Млечный Путь с его облачными скоплениями звезд, такими плотными, что разум отказывался их объять. Там сверкали огненные туманы созвездия Стрельца, мириадами своих солнц навсегда заслонившего от людского взгляда сердце нашей Галактики. Устрашающей чернотой зиял Угольный Мешок, этот беззвездный «провал» в пространстве. И альфа Центавра — ближайшее из всех чуждых солнц, «первая остановка» за пределами Солнечной системы — сияла ему впереди.

Именно эта звезда, хотя она уступала в яркости Сириусу и Канопусу, влекла к себе взор и мысли Боумена всякий раз, когда он смотрел вперед. Немигающий блеск этой точки, чьи лучи летели к нему долгих четыре года, служил постоянным напоминанием о яростных спорах, что втайне от человечества велись сейчас на Земле, доносясь до него редкими отголосками.

Никто не сомневался, что между черной глыбой ЛМА–1 и системой Сатурна есть какая — то связь, однако ни один ученый не допускал мысли, что существа, создавшие этот монолит, зародились и живут там. Ведь Сатурн еще меньше, чем Юпитер, пригоден для органической жизни, а его многочисленные спутники скованы вечной ледяной стужей космоса. Только один из них, Титан, обладает атмосферой, да и та — лишь тонкая оболочка из ядовитого метана.

А это означало, что существа, посетившие в незапамятные времена земную Луну, вероятнее всего, были гостями не только в околоземном пространстве, но и вообще в нашей Солнечной системе. Они явились из звездных пространств и создали свои базы там, где им было нужно. И тут возникал другой вопрос: способна ли техника, пусть самая совершенная, преодолеть чудовищную бездну пространства, отделяющую нашу Солнечную систему от ближайшего чуждого солнца?

Многие ученые решительно отвергали такую возможность. Они утверждали, что даже «Дискавери», самому скоростному из всех когда — либо созданных космических кораблей, потребуется двадцать тысяч лет, чтобы долететь до альфы Центавра, и миллионы лет, чтобы сколько — нибудь заметно углубиться в недра Галактики. И если даже когда — нибудь, в далеком будущем, космические двигатели достигнут необыкновенного совершенства, они все равно остановятся перед неодолимым барьером скорости света, которую не может превысить ни один материальный объект. А раз это так, то создатели черного монолита, безусловно, жили под тем же Солнцем, что и человек, и если в исторически обозримые времена они у нас не появились, значит, вернее всего, уже перестали существовать. Но было, однако, заметное меньшинство, которое никак не соглашалось с такой теорией. Пусть для перелета от одной звезды до другой нужны столетия, утверждали они, это не может служить преградой для достаточно настойчивых исследователей. Одна из мыслимых решений — применение искусственного сна, как это уже было сделано на «Дискавери». Кроме того, вполне возможно создать искусственный автономный мир — корабль, рассчитанный на полеты такой продолжительности, что на борту его за это время сменятся многие поколения.

И потом, какие есть основания предполагать, что все разумные существа так же недолговечны, как человек? А может быть, во Вселенной есть созданья, для которых тысячелетний полет — всего лишь минутное беспокойство?..

Все эти споры, хотя и носили сугубо теоретический характер, затрагивали, однако, вопрос огромной практической важности — о «длительности реакции». Ведь если монолит ЛМА–1 действительно послал сигнал куда — то к звездам (возможно, через некое ретрансляционное устройство, находящееся где — то близ Сатурна), то он достигнет своей цели только через долгие годы. Тогда, даже если отклик на сигнал был бы немедленным, человечество получало передышку продолжительностью в десятки, а вернее всего в сотни лет. Для многих такая версия была весьма ободряющей.

Но не для всех. Некоторые ученые — по большей части из числа искателей истины на дальних и малоизведанных берегах царства теоретической физики — задавали тревожный вопрос: а так ли уж верно, что скорость света — действительно непреодолимый барьер? Правда, теория относительности оказалась на редкость живучей — приближался уже столетний ее юбилей, а она все держалась. Но первые трещины в ней уже появились. И потом, если положения Эйнштейна нельзя отвергнуть, может быть, их удастся обойти?

Сторонники этой точки зрения с увлечением говорили о «кратчайших путях через высшие размерности», о линиях, которые короче прямых, о «гиперпространственных связностях». Они любили пользоваться образным выражением, которое придумал в прошлом столетии один математик Принстонского университета: «червоточины в пространстве». А критикам, которые говорили, что все эти идеи слишком фантастичны, чтобы принимать их всерьез, они напоминали о знаменитой фразе Нильса Бора: «Ваша теория безумна — но недостаточно безумна, чтобы быть истинной». Однако споры между физиками не шли ни в какое сравнение с раздорами между биологами вокруг проблемы, увенчанной почтенной сединой: как выглядят представители внеземного разума? Биологи разделились на два лагеря: одни утверждали, что такие существа должны быть обязательно гуманоиды, другие с неменьшей убежденностью заявили, что «они» совершенно непохожи на людей.

Сторонники первой теории исходили из убеждения, что две ноги, две руки и размещение главных органов чувств в самой верхней точке — конструкция столь необходимая и столь целесообразная, что лучшую трудно себе представить. Конечно, признавали они, возможны мелкие различия — скажем, шесть пальцев вместо пяти, иная окраска кожи или волос, какие — либо особенности в строении лица, но в целом разумные «внеземляне» настолько похожи на человека, что на большом расстоянии или в полутьме их можно даже и не опознать.