НОВОСТИ, ПЕЧАЛЬНЫЕ ДЛЯ ВСЕХ

Эвелин Коуч открыла пластиковый пакет с морковными палочками и сельдереем, который прихватила для себя, и предложила подруге. Миссис Тредгуд отказалась, она ела апельсиновый зефир с орехами.

— Нет, спасибо, милочка, сырая пища во мне не держится. Кстати, а зачем вы это едите?

— Это один из способов похудеть. Можно есть все что угодно, если там нет жира и сахара.

— Опять хотите похудеть?

— Да, хочу попытаться. Но это очень трудно. Я ни с чего поправляюсь.

— Делайте, конечно, как хотите, но я ещё раз повторяю: по-моему, вы и так прекрасно выглядите.

— Ох, миссис Тредгуд, я вам очень благодарна за эти слова, но меня уже разнесло как не знаю кого.

— Ну, по мне, вы совсем не толстая. Вот уж кто была толстухой, так это Эсси Ру. Но у неё всегда была к этому склонность, даже в детстве. Один раз, помнится, её вес перевалил за двести фунтов.

— Правда?

— Конечно, но она никогда не позволяла себе расстраиваться по этому поводу, одевалась нарядно, а в волосы втыкала цветок. И все говорили, что Эсси Ру выглядит так, будто только что из подарочной коробки. И ещё у неё были прелестные маленькие ручки и ножки. Весь Бирмингеме заговорил об этих крошечных ножках и ручках, когда она получила там работу — её взяли играть на Могучем Вурлицере…

— На чем?

— Могучий Вурлицер — орган в кинотеатре «Алабама». Говорили, что это самый огромный орган на юге, и, сдается мне, так оно и было. Мы все садились на трамвай и отправлялись смотреть фильм. Я всегда ездила, когда играла Джинжер Роджерс. Обожаю эту актрису. Самая талантливая во всем Голливуде. Я даже не ходила на картины, в которых она не снималась. На все руки была мастерица — танцевала, пела, декламировала… Вот такие дела. Ну а в перерывах между сеансами раздавался мужской голос: «А теперь кинотеатр «Алабама» имеет честь представить вам… — он всегда говорил: имеет честь представить — мисс Эсси Ру Лаймуэй, она сыграет на Могучем Вурлицере». Откуда-то издалека доносилась музыка, а потом внезапно, как будто из-под пола, вырастал этот огромный орган, за которым сидела Эсси Ру. Она играла «Я влюблена в человека с Луны». На неё падал свет прожекторов, и мощный звук заполнял театр, даже стропила дрожали. Эсси Ру оборачивалась, и улыбалась, и ни разу не сфальшивила, а потом начинала другую песню — «Звездный дождь над Алабамой» или «Жизнь — это просто блюдо с черешней». И её аккуратные маленькие ножки порхали над педалями как бабочки. Она носила босоножки с ремешками, которые специально заказывала в универмаге «Лавмэн».

Вот и получается, что у неё только тело было тяжелое, а сама она — нет.

У каждого человека есть недостатки, а она знала свои достоинства и гордилась ими. Вот почему мне обидно, что вы к себе так плохо относитесь. Я на днях разговаривала с миссис Отис и сказала: «У Эвелин Коуч изумительная кожа, в жизни такой не видела. Как будто вчера из пеленок».

— Ой, спасибо вам, миссис Тредгуд!

— Так ведь это правда. У вас же ни морщинки нет. А ещё я сказала миссис Отис, что, по-моему, вам надо знаете чем заниматься? Продавать косметику «Мэри Кэй». С вашими кожей и внешностью… А что, клянусь, оглянуться не успеете, как получите розовый «кадиллак». У моей соседки миссис Хартман есть племянница, так она продавала эту косметику и такую приносила прибыль компании, что ей в награду подарили розовый «кадиллак». А она и вполовину не такая красивая, как вы.

Эвелин сказала:

— Ох, миссис Тредгуд, спасибо вам, но я уже не в том возрасте, чтобы этим заниматься. Им молодые нужны.

— Эвелин Коуч, как вы смеете говорить подобные глупости! Вы ведь совсем молодая женщина. Сорок восемь — да это же детский возраст! У вас в запасе целая половина жизни. Мэри Кэй наплевать, сколько вам лет, она и сама не вчера из яйца вылупилась. Будь я в вашем возрасте, да ещё с такой кожей, я непременно попыталась бы раздобыть себе этот «кадиллак». Разумеется, мне пришлось бы получить водительские права, но попытаться я бы обязательно попыталась.

Вы только подумайте, Эвелин, чтобы дожить до моего возраста, вам понадобится ещё тридцать семь лет!

Эвелин засмеялась:

— А что испытываешь, когда тебе восемьдесят шесть, миссис Тредгуд?

— Ну, вообще-то я никакой разницы не ощущаю. Я же говорила, это сваливается на тебя как снег на голову. Вчера ты молодая, а сегодня раз — и твоя грудь и кожа обвисли, и приходится напяливать резиновый бандаж. Но ты ещё не знаешь, что ты старуха. Видно, конечно, когда в зеркало смотришь… Иногда я пугаюсь чуть не до смерти. Шея будто гофрированной бумагой обтянута, и столько морщин, что ничего нельзя поделать. Ой, у меня было какое-то средство от морщин, от «Эйвона», но оно действует не дольше часа, а потом все опять становится как прежде. Ну, я и решила: хватит, в конце концов, себя дурачить. Даже с лицом теперь ничего не делаю, только лосьона чуть-чуть и брови подвожу, чтобы понятно было, что у меня брови есть, а то они белые теперь. Да ещё эти пятна на руках из-за печени.

Она посмотрела на свои руки и засмеялась:

— И откуда только это берется? Даже фотографироваться я уже слишком стара. Фрэнсис хотел щелкнуть нас с миссис Отис, но я спряталась. Сказала, что фотоаппарат из-за меня сломается.

Эвелин спросила, не бывает ли ей здесь одиноко.

— Ну, иногда бывает. Конечно, ведь мои-то все поумирали уже… Изредка заходит кто-нибудь из церкви навестить, но это только «здравствуй и прощай». Да, так оно и бывает — здравствуй и прощай.

Иногда смотрю на фотографии Клео, Альберта и думаю, как они там… и вспоминаю свою жизнь. —