который Ленина рисовал! Эх, темнота, темнота, а ещё уборщицей у меня в общежитии работаешь! Стыдно!
Маша, видать, донесла Мазиной, что Митя повесил 'фарнографию' на стену, и что лучше её сорвать. И на следующее утро, когда мы открыли дверь Маше, вместе с ней к нам ворвалась Мазина и с поросячим визгом кинулась срывать 'фарнографию'. Рябоконь ещё лежал на койке, так обезумевшая Мазина полезла прямо в сапогах на его постель. Митя, конечно, не преминул облапить её и полезть, по случаю, под юбку. Визг, крик и хохот слышен был, наверное, даже зам. директора по АХЧ тов. Чусову. Поглядев на ликвидацию 'Данаи' бывшей комендантшей Мазиной, я, кажется, понял, почему Мазина не смогла стерпеть существование этой картины, особенно на стене в общежитии.
Дело было в том, что 'Даная' на этой картине была как две капли воды похожа на саму Мазину, разденься она и задери руку. Лицо и фигура - ну точно её! Может быть, Мазина служила натурщицей этому художнику, и это - Мазина, а вовсе не 'Даная'? Но написано было внизу: Рембрандт. Даная.
На следующий день я отправил почтой письмо в газету 'Советский транспортник' - главную газету в нашем городке. На неё заставляли подписываться всех, кто работал в ЦНИИСе, а ещё бесплатно бросали в почтовые ящики. И через неделю в газете появилась статья, вот она лежит передо мной:
'Усердие не по знаниям
Я, Рябоконь Дмитрий Лукьянович, 1900 года рождения, участник ВОВ, пенсионер, являюсь любителем живописи. Отказывая себе во многом, я приобрёл копию картины великого Рембрандта 'Даная' и повесил на стене комнаты в общежитиии, где живу. Но бывший комендант, тов. Мазина Т.П., незаконно ворвавшись в мужское общежитие, и согнав меня, раздетого, с кровати, сорвала и уничтожила картину, обозвав её 'фарнографией' (наверное, имелась в виду 'порнография'). Прошу редакцию пояснить тов. Мазиной, что картина великого художника - не порнография! Ветеран ВОВ и труда - Дм. Рябоконь'.
И далее шло нудное разъяснение какого-то кандидата искусствоведения, что многие не искушённые в искусстве люди, принимают шедевры мирового изобразительного искусства просто за демонстрацию обнажённой натуры: и.т.д. и т.п. Иначе говоря - позор малограмотной темноте и хулиганке Мазиной!
Наутро после появления статьи, Мазина, плача, попросилась войти к нам. Мы открыли дверь, и к нам не вошла, а вползла несчастная, униженная, я бы сказал, 'опущенная' Даная-Мазина. Я даже подставил ей стул, так она была несчастна. Митя вытер 0 подол френча руки, надел фуражку и был готов к бою. Но Мазина обратилась ко мне, на сей раз на 'вы'.
- Я знаю, что Рябоконь неграмотный, он писать не умеет, это всё вы написали! - она протянула мне газету, которую я не взял, - и 'куплю собаку дворовой породы' - тоже ваша затея! Я сдаюсь! - падая на колени и прижав руки с газетой к груди, простонала Мазина. Я не буду больше заходить к вам, творите, что хотите. Пусть будет общежитие имени этого идиота Рябоконя (Лукьяныч привстал, было, но сразу сел обратно - он был поражён поведением Мазиной - ведь она лет двадцать жестоко третировала жителей всех общежитий ЦНИИС!) - это тоже ваша затея! Но не трогайте меня больше, я недооценила вас! Вы - умный и жестокий негодяй!
Я помог Татьяне Павловне встать с колен и усадил её на стул. Бледный Асадуллин принёс ей стакан воды. Испуганный Жижкин лёг в постель и притворился спящим.
- Договорились, договорились, Татьяна Павловна! - быстро согласился я. - Вы помните, как еврейский танк дошёл до Берлина без потерь? Ведь на нём была надпись: 'Не троньте нас - не тронем вас!'. Будем мудрыми, как те евреи, и договоримся не задирать друг друга! Ну как, мир с умным негодяем? - и я протянул Мазиной руку. Она, с ненавистью глядя мне в глаза, прикоснулась к моей руке.
- Ненависть - плохой союзник, - шепнул я Мазиной, провожая её к выходу, - она приносит больше вреда тому, кто ненавидит, чем тому, кого ненавидят. Поверьте мне, я же хоть и негодяй, но умный, как вы правильно заметили. Я, например, не испытываю к вам ненависти. Правда, и любви тоже!
На этом мы и расстались. Позже, если мы и встречались, то только на улице. Я вежливо здоровался с ней, а она демонстративно отворачивалась. Темнота, как говорил Лукьяныч, - двенадцать часов ночи!
Могилёвская эпопея
К декабрю 1964 года моя диссертация была написана, и я доложил её на научно-техническом Совете лаборатории Фёдорова. Доклад Дмитрию Ивановичу не понравился. Я, действительно, полагая, что всё знаю, не отрепетировал доклад, волновался. К тому же, 'пробудился' неведомо откуда, мой грузинский акцент.
- Знаете, Нурибей, вам нужно надеть бурку и папаху, прикинуться этаким диким горцем, и тогда такой доклад пройдёт! А для москвича такой доклад слабоват!
Я понял свою ошибку, и после этого всегда репетирую каждый доклад, даже каждую лекцию. Иногда говорят, что экспромт покоряет слушателей. Так вот: самый лучший экспромт - это отрепетированный экспромт!
Теперь надо было доложить работу в головном институте по землеройным машинам - проклятом ВНИИСтройдормаше, которому ничего нового не нужно.
Мы с помощью молодых специалистов этого института - Малиновского, Гайцгори и Солнцевой, провели модное тогда математическое моделирование процесса копания грунта моим скрепером на аналоговых машинах. Моделирование показало полное подобие испытаниям, т.е. бесспорные преимущества новой машины. Я шёл на доклад совершенно спокойным.
Но не тут-то было - я плохо знал институт, который Вайнштейн откровенно называл дерьмом. И вот после моего доклада об испытаниях, доклада Малиновского о результатах моделирования, выступил начальник отдела землеройных машин Андрей Яркин и осторожно, но непреклонно дал понять, что моя машина нашей советской промышленности не нужна. Испытаний недостаточно, математическое моделирование - как дышло, куда поворотишь, туда и вышло, да и кто сказал, что работать, как сейчас - с толкачом - это плохо? Пока скрепер ходит вхолостую, бульдозер-толкач подчистит грунт вокруг, подготовит забой.
- И вообще, не надо быть наивными детьми, если бы использование маховиков на скреперах имело хоть малейшие перспективы, такие машины давно были бы в США! - завершил выступление Яркин.
Чтож, таких машин действительно не было и, до сих пор нет в США. Но в США полно скреперов с двумя двигателями - на тягаче, как у нас, и сзади на скрепере, там, где у нас стоял маховик. США - богатая страна, она может позволить себе дополнительный двигатель в сотни киловатт. А маховик - в десятки раз дешевле, не расходует топлива, правда менее универсален. Но в то время новое запатентованное техническое решение (изобретение всё-таки признали!) было бы полезным. Время энергосберегающих технологий ещё впереди, и 'банку энергии' - маховику здесь будет принадлежать одна из первых ролей!
Но докладом во ВНИИСтройдормаше Яркин буквально огорошил нас, представителей ЦНИИСа. Мы-то, согласовывая доклад, получили 'добро' от того же Яркина. К чему было это предательство, мы не понимали.
Но тут, не выдержав, на трибуну выскочил Борис Вайнштейн. Яркин пытался, было, не давать ему слова, Вайнштейн же послал его подальше. Вайнштейн сказал, что он вначале не понял принципа действия новой машины, но теперь видит её бесспорные преимущества. А выступление Яркина вызвано 'окриком' руководства, полученным в последний момент. ВНИИСтройдормашу не нужны новые машины, институт не хочет новых разработок, ему и так хорошо.
- Я советую не связываться с нашим институтом, который погубит любое новшество. Разрабатывайте её сами и внедряйте у себя в Министерстве! - так закончил выступление Вайнштейн. Мы ушли из ВНИИСтройдормаша 'не солоно хлебавши'.
Но с Яркиным вышел курьёз. Мы с ним должны были защищать кандидатские диссертации практически одновременно. У Яркина была очень слабая работа, и Фёдоров решил дать ему резко отрицательный отзыв. Об этом он сообщил мне. А потом, засмеявшись, сказал:
- Поговорите с этим конъюктурщиком и скажите, что его может спасти только блестящий отзыв на вашу работу. Тогда я как бы 'не замечу' его работы и не буду давать отзыва вообще. Я и не обязан это делать!
Я позвонил Яркину и мы договорились о встрече. Я, не выбирая слов помягче, изложил ему суть дела. Назавтра же был готов именно блестящий отзыв Яркина на мою диссертацию, утверждённый руководством
