- Нурбей Владимирович, - пристально глядя мне в глаза, отвечал Саша, - когда вы 'правили' мою биографию в отделе кадров, чтобы я мог поступить в аспирантуру, вы же знали, что я еврей?

- Какой ты еврей, окстись, я же сделал тебя русским, я крестил тебя, наконец! - взмолился я.

- Ну и получился я евреем-выкрестом, а это ещё хуже, чем обычный еврей. Вот по еврейской линии у меня и обнаружились родственники в Канаде, и они зовут меня!

- Боже, а ведь он прав! - холодея от убийственной правды, подумал я. - Ведь и Ося, и Володя, а теперь и Саша - ведь я знал, что они евреи! Но я заставлял забыть их самих об этом, 'правил' им биографии, крестил, внушал принципы великорусского шовинизма! И вот - в трудный момент всё стало на свои места - природу не обманешь! Точно как у моей второй жены Ольги, притворявшейся всю жизнь француженкой!

И попался на это я, цитирующий Фейхтвангера близко к тексту! Как я не оценил предостережения великого писателя, знавшего евреев не понаслышке! А теперь они все оставили меня на тонущем корабле - одного! Ради денег, ради сытой жизни - не ради науки, которой там они и не собирались заниматься! Ой вэй, горе мне, горе! - чуть не запричитал я, как старый, брошенный своими детьми еврей.

А почему же, собственно, я - один? - спросил я сам себя. - А Тамара? Она-то пока со мной и, видимо, бросать не собирается, если не бросила даже под страхом СПИДа. И евреев у неё в роду нет: из нерусских - одни болгары. Всё - надо скорее жениться, даже венчаться, чтобы не ушла, не бросила одного, как мои ученики!

Я был в панике. Потом, гораздо позже, я понял, что отпуская учеников по свету, я как бы разбрасываю свои, простите, семена на, простите, унавоженную почву, и, дав всходы, они прославят меня на чужбине. Получается патетически, но это, в принципе, так. И в разговоре упомянут - вот, был, дескать, у меня мудрый учитель, он так-то говорил, и так-то делал! И в статье отметят, и в лекциях, в докладах, в отчётах - вот и будет обо мне знать и говорить в далёкой стране 'всяк сущий в ней язык'.

Ученики потом звонили мне из своих стран, рассказывали о своих успехах, поздравляли с днями рождений. Ося Юдовский прислал даже свою фотографию среди снегов Аляски - скучает, поди, по нашим морозам! Они-то, наверное, читают мои труды и радуются - дескать, жив ещё старый разбойник! А я всё жду - когда кто-нибудь из них получит Нобелевскую (или 'шнобелевскую', как любил шутить Ося Юдовский) премию. Или станет гендиректором концерна 'Дженерал Моторз', чтобы внедрить там мои коробки передач. Или миллиардером, чтобы подарить старому учителю, хоть одну тысячную долю своего состояния, а мне больше и не надо!

Но это всё смех, причём сквозь слёзы. А вот венчаться действительно надо! И я осторожно так, намёками, говорю Тамаре, что хорошо бы, наконец, узаконить наши отношения. И обвенчаться, чтобы потом, на небе (а я не сомневаюсь, что мы попадём именно туда!) оказаться в одном департаменте. Но Тамара отвечает:

- А так, что ли, жить нельзя?

- Всё, - думаю, - и она задумала покинуть меня, уедет ещё куда-нибудь в Софию или Пловдив, по линии родственников, потом ищи-свищи!

- Нет, - говорю, - я не какой-нибудь обормот, чтобы незаконно жить с бабой на стыд всем соседям! А что родственники скажут, какой пример молодым мы подаём? И имею ли я право воспитывать молодёжь, если сам незаконно сожительствую?

- Ты что вдруг моралистом заделался, снова с негритянкой переспал, что ли? - поинтересовалась Тамара.

- А вот чтобы ни мне, ни тебе не повадно было к разврату обращаться, предлагаю обвенчаться в церкви и закрепить наш брак на небесах! Без всяких там Мендельсонов!

Правда, тут возникла неожиданная трудность - моё отнюдь не христианское имя. Крестили меня, конечно же, христианским именем Николай, но в паспорте записано совсем другое - Нурбей. А свидетельства о крещении у меня не было, тогда не выдавали.

Как положено, подали сначала заявку в ЗАГС. Я так боялся, что меня узнает начальница ЗАГСа - красивая Марина, но страхи оказались напрасными. Учреждение это перенесли в другое место, и Марины там не оказалось. Дали нам пару месяцев на размышления. Я даже возмутился - что, пятнадцати лет, которые мы прожили вместе - мало, ещё двух месяцев не хватает? Но закон - есть закон!

За эти два месяца я договорился со священником в ближайшей к нам церкви о венчании. Это была маленькая старинная церковь Покрова Богородицы, что на Лыщиковой горе. Священник, как и Тамара, оказался тоже болгарином по национальности, и звали его - отец Иоанн Христов. Наметили венчание на 5 июня, прямо после ЗАГСа. Все эти два месяца Тамара шантажировала меня, если что не так - не пойду, мол, за тебя замуж! Но я терпел - намеченное надо было реализовывать непременно!

5 июня нас по-быстрому расписали в ЗАГСе. 'Именем Российской федерации' нас объявили мужем и женой. Смешно, ей Богу - почти как 'именем революции'! А просто, по-человечески нельзя? Женщина- инспектор уже, было, собралась нажать музыкальную кнопку, но я с улыбкой незабвенного Жидца из Бердичева прижал её руку к столу и прошептал: 'О, я вас понимаю! Но пожалуйста, нам без Мендельсонов. Мы сейчас в церковь идём!'

- Ну и правильно, - обрадовалась она - так и надо!

- О, конечно же, я вас понимаю! - чуть было не продолжил я 'арию Жидца' - Конечно же, без Мендельсонов быстрее, а то там вон какая очередь брачующихся ещё!

Своим 'шафером' я попросил быть преподавателя нашей кафедры Виктора Клокова, с которым успел подружиться. Тамаре подобрал 'подружкой' тоже Тамару, но Витольдовну, с которой я успел мою Тамару познакомить. Они давно были знакомы заочно, и сразу перешли на 'ты'.

Заходим в церковь, а смущённый отец Иоанн говорит нам, что сегодня праздник - Троица, в общем невенчальный день. Наметили венчание на 11 июня, и, не солоно хлебавши, отправились 'отмечать' пока штампы в паспортах.

Наступило 11 июня 1993 года. Погода была солнечная, тёплая. Замечу, что 5 июня было холодно и моросил дождь. Прибыли в церковь всей компанией, а там перерыв. Нашли отца Иоанна, тот позвал регента, который как-то не по-русски стал торговаться:

- Хор я уже отпустил, теперь нужно всех по телефону вызывать, такси оплачивать!

- Сколько? - коротко спросил Клоков.

Регент назвал сумму, сейчас она будет выглядеть странной и непонятной. Какие-то там большие тысячи, это долларов около ста. Я отдал ему деньги.

Подошёл звонарь.

- Звонить будем? - спросил он почему-то Клокова.

- Сколько? - просто, по-русски спросил Клоков.

- Сколько не жалко, - замялся звонарь.

Мало разбираясь в непонятных для меня деньгах, я протянул ему сто рублей. Вполне приличная сумма, но пару лет назад. Звонарь так и остался с вытаращенными глазами.

- Он иностранец, в наших деньгах не разбирается, - пояснил Клоков и дал звонарю тысячу. 'Потом отдашь!' - прошептал он мне.

Осталось узнать у самого 'главного' - отца Иоанна, сколько подобает заплатить ему. Но спросить об этом у него я не решился - выручил Клоков. Он же и заплатил, не забыв прошептать мне: 'Потом отдашь!'.

Хор оказался на месте без такси, отец Иоанн позвал помощников, и обряд начался. Помощник принёс какие-то короны, но священник строго приказал ему: - неси царские!

Принесли 'царские' короны - ажурные, большие. Витольдовна - красивая и торжественная, несла корону над головой Тамары; Клоков, чуть не засыпая на ходу - над моей. Добрый отец Иоанн, давая нам с Тамарой испить вина, налил в чашу столько кагора, что я прилично захмелел.

Запел хор ангельскими голосами, зазвонили колокола, отец Иоанн водил нас вокруг аналоя - всё было очень торжественно. У Тамары даже навернулись на глаза слёзы от значительности момента. Подконец отец Иоанн выдал нам свидетельство о венчании, подписанное размашисто - Христов. 'Почти Христос!' - простодушно заметил отец Иоанн.

Меня записали с моих слов Николаем, никаких справок не потребовали. Хорошо, что у Тамары оказалось 'легитимное' имя, а ведь могли назвать какой-нибудь 'Лениной' или 'Октябриной'. Тогда опять хлопоты!

Закончив обряд венчания, мы отправились пешком домой, благо идти было минут пять. Клоков отстал