Прошло месяца два, за которые я всё пытался приучить Олю к женственности. Заставлял её красить губы, подводить глаза, ухаживать за волосами, носить женскую одежду, а не джинсы с 'гренадёрским' ботинками. Оля долго чертыхалась, спотыкаясь на каблуках, или попадая тушью в глаза, но эту пару месяцев она выглядела отлично. Тушь и тени выгодно подчёркивали её большие глаза, помада - полные, красивой формы губы, ровные белые зубы. Отросшие волосы украсила модная причёска, платье и туфли на каблуках 'вытянули' карманную фигурку вверх и придали ей девичью стройность. Особенно тяжело давалась мне борьба с курением: я доставал ей антиникотиновые жвачки и пластыри, воровал у неё из карманов сигареты и спички.

На какой-то момент мне показалось, что я заставил её стать женщиной, но всё рухнуло сразу. Оля как- то заявилась опять в прежнем виде и с сигаретой в зубах. А на мой (простите за каламбур!) немой вопрос она мрачно ответила: 'если я не нравлюсь тебе такой, можешь разводиться. Но ломать себя я больше не могу. Не вышло из тебя Пигмалиона!'.

Хорошо хоть приучил её сдавать бельё в стирку. А то раньше она просто выкидывала грязное бельё и покупала новое. Естественно, своё 'исподнее', да и её тоже, стирал я. Она считала стирку занятием, не достойным себя.

По вечерам у нас часто бывали гости. Приходили, в основном, театральные приятели Оли. Она почти в каждом театре была 'своей' и знала многих известных актёров. Как-то к нам в гости нагрянула компания молодых актёров с театра на Таганке. Не смущаясь нашей коммуналкой, они быстро расставили бутылки на столе. Оля сняла со стены гитару и принялась петь свои песни. Я был зол на шумную компанию и, подвыпив, начал щедро материться. Вдруг один из актёров, усатый и похожий на грузина, спрашивает меня:

- Тебя как зовут?

Так как я был при бороде, то ответил:

- Называй меня Хоттабыч!

- Послушай, Похабыч, ты поменьше бы матюгаться не мог? - нарочито вежливо попросил меня 'грузин'.

- Называй меня правильно - Хоттабыч! - потребовал я.

- Перестань матюгаться - буду, а пока ты и есть Похабыч! - не сдавался 'грузин'. Его поддержали и другие, в том числе Оля.

Я, ворча: 'ходют тут всякие', пошёл на уступки 'народу', и по мере сил, прекратил материться. А потом, когда актёры ушли, Оля рассказала мне, что тот 'грузин', с которым я препирался, был известным актёром Леонидом Филатовым.

- Это - большой талант, он и стихи пишет, ты о нём ещё услышишь! - пообещала мне Оля.

А вот насчёт бардака на дому, Оля свою клятву свою, конечно же, не сдержала. Однажды заявляется вечером вместе с необыкновенной подругой - великаншей двух с лишним метров ростом. Когда они вошли в дверь, я решил, что или одна - на ходулях, или другая - на корточках. Припомнился рисунок из пособия по кинологии: 'Сенбернар и тойтерьер'. Или из истории кино: 'Пат и Паташон'. Девушка была в брюках и обтянутой кофте, круглолицая синеглазая шатенка. Имя - до боли знакомое - Тамара.

- Я привела тебе самую высокую красавицу Москвы! - гордо провозгласила Оля, - рост Петра Первого - два метра два сантиметра!

Тамара-каланча, как я её сразу же прозвал про себя, поразила моё воображение - такой высокой девушки в моём 'послужном списке' не было. Я уже немного 'принял на грудь' и тут же попросил Олю пройти между ногами у Тамары. Великанша расставила ноги, совсем как Колосс Родосский, а Оля слегка пригнувшись, 'проплыла' у неё между ног, как корабли между ногами Колосса. Мы выпили, вернее, добавили, потому что все были уже 'хороши'. Вдруг Оля вызывает меня на кухню, якобы, помочь ей.

- Хочешь, Тамара останется, а я уйду на ночь к тёте? - с горящими от авантюризма глазами, спрашивает Оля. - Ты ей понравился, она останется, если я уйду, мы договорились! - быстро прошептала мне на ухо жёнушка.

- Оля, для чего ты делаешь это? Мне непонятны твои поступки! - недоумевал я.

- Я тебя люблю и хочу, чтобы тебе было хорошо! - обосновала свой поступок Оля, и, поцеловав меня, выскочила за дверь.

Я зашёл в комнату и сообщил Тамаре, что Оля ушла к тёте. Тамара засмеялась и лицо у неё зарделось. Мы выпили с ней за любовь и поцеловались. Пришлось опять вспоминать старика Ги де Мопассана.

Тамара Ивановна, что из Мамонтовки, любила говорить, что постель всех уравнивает. Я очень боялся, что не слажу с Тамарой-каланчой, как какой-нибудь мопс с московской сторожевой. Но гениальная Тамара Ивановна опять оказалась права - в постели мы с великаншей оказались действительно равны. В самые ответственные 'рабочие' моменты губы наши были математически точно друг пред другом. Оказывается, весь рост человека - в ногах. Длинные ноги - большой рост. Поэтому, если ноги убрать - в стороны, а лучше - вообще задрать вверх, то дама-великанша - прекрасная пара даже для коротышки. Великий коротышка, завсегдатай Мулен Руж - Тулуз Лотрек, говорят, тоже так считал.

Но утром, встретившись с Олей, я велел ей побожиться, что баб больше она мне приводить не будет.

- Мне с лихвой хватит тебя и Тамары, пока, по крайней мере! - честно признался я жене.

- Договорились, замётано! - быстро согласилась Оля, - баб больше не будет!

Месяца два мы прожили спокойно: гостей было не так уж много, и Оля никак не 'чудила'. Всё это время я раза два в неделю встречался с Тамарой-каланчой, или Марочкой, как я ее стал называть с подачи ее же мамы Вики. Встречались мы по вечерам у Марочки и ее мамы дома, что напротив китайского магазина 'Чай' на Мясницкой, и я проводил у них ночь. Мама Вика была красивой блондинкой моложе меня и меньше меня ростом. Нетрудно предположить, что подконец моя любовь с дочки перекинулась на ее маму, а сама Марочка нашла себе другого и стала приводить его домой по ночам. А вскоре я решил, что удобнее и естественнее встречаться со своею собственной женой, которая и возрастом и ростом значительно меньше меня, чем с довольно большим коллективом. К моему увлечению, которое я не скрывал от жены, Оля относилась не то, чтобы терпимо, а даже с интересом. Может ее заинтриговала пикантность моих с Марочкой и Викой отношений, а может, что другое. Поймешь разве баб? Даже перестала приводить для меня девушек.

И вот, однажды вечером, уже после моего полного возвращения домой, приходит она под ручку с незнакомым мужиком. Оба чего-то улыбаются. Я здороваюсь, вежливо приглашаю гостя за стол, ставлю бутылку.

- Вова, - представился мне смазливый блондин лет тридцати пяти, - доцент института иностранных языков имени: Да не всё ли равно, чьего имени? Очень, очень рад с тобой познакомиться! - и улыбается белоснежной улыбкой.

Оля тихо хихикает. Вова присел рядом со мной, взял стакан и попросил:

- Называй меня, пожалуйста, тоже на 'ты'! И давай выпьем на брудершафт за это!

Мы, скрестив руки, выпили, и Вова взасос поцеловал меня в губы. Я, вытаращив глаза, смотрю то на Олю, то на Вову, ничего не понимая. Оля почти давится от скрытого смеха. Вова нежно погладил меня по бороде и сладко прошептал:

- Какой красивый мальчик, я просто влюбился!

- Ребята, тут что-то не так, - недоумённо пробормотал я, вы что - пьяны, или дурите меня?

- Всё путём, - вдруг вступила Оля, - ты же сам просил больше тебе баб не приводить, вот я и привела красивого мужика! Чем он тебе не нравится?

- На предмет чего? - поинтересовался я, - и кто кого должен трахать, тоже поясните, пожалуйста!

- Ну, зачем же так грубо! - застеснялся Вова, - и что за слово 'трахать', разве в этом смысл отношений! А почему нельзя любить друг друга, как друзья, как родные души? Нурбеша, - ласково назвал меня Вова, - давай станем друзьями! Разве это плохо? - Вова, говоря эти слова, нежно поглаживал мне руку, преданно заглядывая в глаза.

- Нурбеша - это ново! - заметил я, - ну, давай дружить, если хочешь, только не лапай меня, жена ведь смотрит, ревновать будет! Ну, что ж, тяпнем за вечную дружбу!

И мы 'тяпнули'. Потом ещё. Водка кончилась, и Вова побежал в магазин.

Оля была возбуждена и страшно довольна. Пока Вова бегал в магазин, Оля горячо убеждала меня:

- Это нечто новое, сейчас вся творческая элита не отвергает это! Не обижай человека, он очень одинок,