- А ведь правду говорил, собака, все так и получилось!
Но, вопреки всему, выжили. Бабушка открыла шляпную мастерскую и вышла замуж за бывшего белого офицера Зиновьева, 'настоящего благородного дворянина', по ее словам. Он, как и мой отец, погиб на войне в 1942 году.
Дедушка же Александр был настолько красив и обаятелен, что влюбил в себя директора крупной военной организации Тамару и женился на ней. Она его и от войны уберегла. Но характер свой он не утратил и, прожив в роскоши и загулах более 20 лет, оказался лишним. Тамара бросила его и вышла замуж за своего главбуха - тихого, скромного человека. Но Александр не сдавался; он, как граф, вызвал главбуха на дуэль и выстрелил в него из своего 'пугача'. Скромный главбух, имея больное сердце, умер от испуга на месте. Благородный граф лишился работы, квартиры и чудом не загремел в тюрьму.
Вот тут-то бабушка, которую Александр боялся до смерти, проявила благородство и женила своего бывшего мужа на подруге - польке. Подруга обиходила стареющего графа, который так и не начал работать. Они жили в маленькой комнатке на нищенскую пенсию, а Александр без водки 'просто умирал'. И вот красивая полька 'тетя Нелли', как я ее называл, ходила на рынок со стаканом и выпрашивала у торговцев чачей 'по капле'. Потом приносила этот стакан мужу, который растягивал его чуть ли не на неделю. Днями он сидел у окна, поставив стакан на подоконник, и смотрел на улицу. В 1963 году он умер. А вскоре заболела и бабушка, пережив деда на 4 года. Более года тетя Нелли ухаживала за ней, живя у нас дома. А потом она ушла жить в свою комнатушку.
Удивительная судьба была у тети Нелли! Дочь богатых родителей, живших в Варшаве на Маршалковской, она летом 1914 года одна поехала к подруге в Луганск. А тут началась война и девочка так и осталась в России. Жизнь бросала ее от Казахстана до Тифлиса, где она и осела. Хорошо разговаривать по-русски она так и не научилась.
Остается сказать о моей маме. Она после гибели мужа в 1942 году замуж так и не вышла. Почему-то уехала из Тбилиси жить в Сухум, поближе к родственникам мужа. А там случилась война Абхазии с Грузией, квартиру ее сожгли, и ей чудом удалось вылететь в Москву ко мне. Маме было уже за восемьдесят, она плохо ходила, видела и слышала. Ухаживала за ней моя последняя (третья) жена Тамара, остальных же людей мама перестала узнавать. Даже мне она говорила, что не узнает меня, и у нее, дескать, никогда не было детей. Наконец, улыбалась и 'узнавала':
- Узнаю вас, вы муж Тамары! - говорила она мне.
В 2001 году мама тихо умерла в возрасте 88 лет.
Вот и все про моих предков. Остается добавить, что национальность свою я считаю по матери; так правильнее, ведь так считают умные евреи. При этом то, что бабушка, или мать матери - грузинка, а, может и еврейка, если считать по матери, в расчет не идёт. Я русский - и по духу и по крови - и баста! Ведь русские же - Пушкин, Лермонтов, Фонвизин, а почему и мне нельзя?
Я уже рассказывал про моего деда с отцовской стороны - Дмитрия Иосифивича Гулиа и мою бабушку Елену Андреевну. Они жили в Абхазии в городе Сухуме. Дом деда был в самом центре города на улице Берия, возле дома Правительства. В этом доме жила ещё моя тётя - сестра отца - Татьяна Дмитриевна (Татуся) и её сын Дима (чуть младше меня возрастом). В детстве в этом же доме жили мой отец Владимир Дмитриевич и дядя Георгий Дмитриевич, пока не уехали учиться в Тбилиси в Закавказский институт путей сообщения. Туда же поступила учиться моя мама. В этом институте познакомились мои отец и мать, которые, будучи ещё студентами, поженились. Жить стали в нашей квартире, о которой я уже рассказывал.
Дядя, окончив вуз, вернулся в Абхазию, очень быстро стал Наркомом (министром) культуры Абхазии. Наркомов на войну не брали, и чаша сия его миновала. Могла бы миновать она и отца. Его, ещё молодого и талантливого инженера, приглашали возглавить строительство стратегического моста через реку Или в Средней Азии. Он загорелся этой перспективной работой, но мама отказалась ехать в 'глушь', и отец с сожалением остался. Между прочим, эта работа давала и бронь от армии - объект был стратегическим, но маму не убедило и это. А вскоре, в начале 1940 года отца взяли в армию и направили во Львов, который только что 'освободили' и присоединили к СССР наши войска. Так что к началу войны отуц сразу же оказался на передовой:
Летний отдых в Сухуме
После войны мы с мамой почти каждое лето ездили отдыхать в Сухум, купаться на море и есть фрукты. Но отдых в Сухуме имел и 'культурную' программу. Дом деда летом обязательно посещал какой-нибудь известный деятель культуры. Так мне удалось увидеть писателей А.А. Фадеева, Н.С. Тихонова, К.М. Симонова и других, фамилии которых я уже не помню, не считая всех абхазских и многих грузинских писателей и деятелей культуры. Но наибольшее впечатление произвело на меня знакомство со знаменитым, 'первым' в то время поэтом - К.М. Симоновым, о котором я хочу рассказать.
Летом 1948 года мне довелось встречаться с Константином Михайловичем Симоновым. Я, в то время восьмилетний мальчик, отдыхал в Сухуме в доме моего деда - народного поэта Абхазии - Дмитрия Иосифовича Гулиа. Там же в то время жил и мой дядя - брат отца - Георгий Гулиа, известный писатель и друг Константина Михайловича. Вот потому-то Симонов так часто и наведывался в наш дом, где его очень радушно встречали. Ещё бы - такой знаменитый на весь мир гость! Помню, моя бабушка Елена Андреевна - жена Д.И. Гулиа - даже брала 'в долг' у соседей индюка, чтобы приготовить сациви для Константина Михайловича. Жили тогда бедно!
Я приезжал из Тбилиси, где учился, в Сухум обычно в конце мая, когда кончались занятия в школе. И вот, приехав с мамой в 1948 году в дом деда, я обнаружил в сарае (это был первый этаж двухэтажного дома) какие-то деревянные столбы, а под лестницей - мотки проволоки. Я уже, было, приспособился 'оприходовать' часть проволоки, но моя бабушка предупредила меня, чтобы я не трогал проволоку - это для телефона самому Симонову Константину Михайловичу. Я был поражён - самому Симонову, великому Симонову, стихотворения которого мы учили в школе! Особенно мне нравилось его стихотворение 'Митинг в Канаде', где говорилось о том, как враждебно была настроена аудитория при встрече Симонова в Канаде, и как он покорил её своими первыми словами: 'Россия, Сталин, Сталинград!'
Я, 'как и весь советский народ', в то время горячо любил Сталина. Я и сейчас его люблю, в первую очередь за то, что он был величайшим государём 'всех времён и народов', создавшим империю таких размеров и такой мощи, какая не снилась и Александру Македонскому. Настоящий 'властитель полумира' - и грузин (я тогда и не подозревал, что Сталин - сын великого путешественника Н.М. Пржевальского!), что мне особенно льстило - ведь я жил и учился в Тбилиси и обе бабушки у меня - грузинки. Спешу напомнить, что мать у меня русская, причём из столбовых дворян, на что у меня есть свидетельство 'с печатью'! К тому же Сталин учился с моим дедом - Д.И. Гулиа в одном городе - Гори, в семинарии, правда, дед был на пять лет старше Сталина. В школе я слышал, что поэт Симонов был любимцем Сталина, что ещё больше возвышало Константина Михайловича в моих глазах.
Симонов и мой дядя познакомились в январе в 1947 году в Сухуме, во время пребывания там Константина Михайловича. Там же дядя передал Симонову рукопись своей повести 'Весна в Сакене'. Повесть так понравилась знаменитому поэту, что он взял с собой моего дядю в Москву на пару месяцев и помог опубликовать повесть. В конце того же 1947 года Георгий Гулиа получил за эту повесть Сталинскую премию.
Дядя так рассказывал мне о присуждении этой премии. Повесть, каким-то неведомым образом попала к Сталину (нетрудно, наверное, догадаться, каким именно образом это случилось!). Вождь, по своему обыкновению, прочёл повесть на ночь глядя, и уже ложась спать, спросил референта: 'Повесть 'Весна в Сакене', какой из писателей Гулиа написал - старый или молодой?' (Сталин знал о существовании обоих писателей Гулиа, но не помнил, как кого зовут). Референт обещал к утру всё разузнать и сообщить ответ вождю. Тем временем в сухумский дом, где проживали оба Гулиа - отец и сын, явилась охрана НКВД и приказала никому не покидать помещение. Бабушка рассказывала, что они всю ночь сушили сухари и собирали тёплую одежду. Наутро референт доложил вождю, что повесть написал молодой Гулиа. И спросил, как бы невзначай: 'А что, Иосиф Виссарионович?' 'Ничего', - позёвывая, отвечал Сталин - 'хорошая книжка!'. Охрану сняли, а премию дали.
Так вот, Симонов тогда строил себе дачу на Черноморском побережье, близ Сухуми в местечке Агудзера
