Отец начал прощаться, и Марта уж было понадеялась, что он не вспомнит про фреску. Но вмешательство Питера ван Дерека расстроило все. Он бросился к ее отцу, напоминая об их последней встрече, похлопал его по плечу, как будто они были близкими приятелями.

— А что вы думаете о нашем новом произведении искусства, господин Кристенсен? — спросил Питер ван Дерек, указывая на закрытую ширмами стену.

— Ах, да! Я еще этого не видел, — отец огляделся, отыскивая глазами дочь. Девушка пыталась спрятаться за колонной. — У меня совсем мало времени, — напомнил ей он, как будто оказывал ей величайшую услугу.

Она тяжело вздохнула, ей не хотелось спорить с ним при людях. Она отодвинула ширмы и отошла назад. Она не смотрела на свою недоконченную работу, так как знала, что в том виде она еще не соответствовала ее замыслу.

Все молчали. Раздалось несколько смущенных покашливаний. Несколько человек — из молодых, да ранних — предпочли смыться, пока не произошло никаких неприятностей. Господин Кристенсен озадаченно смотрел на стену, раскачивая головой из стороны в сторону и пытаясь понять, что же на ней изображено.

— Это что — небо? — наконец спросил он. — Почему оно такого дикого синего цвета? Марта передернула плечами.

— Потому.

Он презрительно рассмеялся.

— Такое впечатление, что это рисовал ребенок. Я не могу понять — у тебя была прекрасная возможность показать, на что ты способна, а ты не воспользовалась ей.

— Но работа еще не закончена, — напомнила она тихо.

— Три года в художественном колледже для того, чтобы научиться так рисовать! Я с самого начала говорил, что это пустая трата денег. Тебе надо было послушаться меня и поступить на курсы дизайнеров интерьеров. Тогда у тебя была бы хоть какая-то профессия. Не представляю, что думает Бьерн, — добавил он, поворачиваясь к молодому человеку.

Трудно было сказать, что он думает — лицо его оставалось холодным и непроницаемым.

— Я вполне доволен. — Это было все, что он произнес.

Марта посмотрела на стоящих вокруг людей. Губы ее дрожали от едва сдерживаемых слез.

— Очень жаль, что вам не понравилось, — выдавила она. — Я не Пикассо и не Сикейрос. А стену можно просто закрасить. — Она оттолкнула ширму и бросилась к лифту.

Но она не заплакала — прежние горечи и обиды научили ее сдерживаться. Она вспомнила, как в детстве, когда она показывала отцу свои первые картины, он смеялся над ней. Он всегда замечал нарушенные пропорции или искаженную перспективу. У него были свои представления о живописи как о некой идеальной фотографии, и он не пытался понять других.

Такси, заказанное им, стояло на улице. Из окна Марта видела, как отец сел в машину. Его провожал самодовольный Питер ван Дерек. Она поискала глазами Бьерна. Внезапно дверь открылась и он вошел в комнату.

Она удивленно смотрела на него, недоумевая, почему он не провожает ее отца вместе со всеми остальными. В два шага он пересек комнату и заключил ее в свои объятья.

— Не смотри на меня так. Марта, и не думай, что все тебя предали, — говорил он, поцелуями осушая слезы на ее щеках. — Он твой отец, я знаю, но ты не должна принимать его слова так близко к сердцу.

— Я знала, что так оно и будет, — всхлипывала она. — Никому не понравилось. Но ведь работа еще не закончена.

— Тише, тише, — успокаивал он. — Может быть, твоему отцу и не понравилось, но зато мне очень понравилось. Это именно то, что я хотел: яркие краски, кажется, что изображение вот-вот оживет.

Она подняла голову и взглянула на него сквозь слезы.

— Ты действительно так думаешь?

— Действительно. Я сменю всю эту старую скучную мебель и куплю то, что будет соответствовать росписи. И новый ковер. Это абсолютно изменит имидж компании.

Она неуверенно рассмеялась.

— Офис Самуэльсона превратится в Луна-парк?

— Почему бы и нет? — Он тоже рассмеялся, подхватывая ее на руки и кружа по комнате. — Кому охота быть старым дедом в красных кедах?

— Так тебе, правда, понравилось? — не верила она. — Но по тебе это было не заметно.

Он опустил ее на пол и серьезно посмотрел ей в глаза.

— Я рассердился на твоего отца — он не имел права так вести себя в присутствии стольких людей.

— Поэтому я и не хотела показывать ему фреску, — пояснила она. — Особенно до тех пор, пока она не докончена. Ему никогда, никогда не нравились мои работы. Даже когда я получила премию на втором курсе, он не поздравил меня. Ой сказал что-то типа: «Чего можно ожидать от людей, выкидывающих деньги на ветер?»

— У тебя настоящий талант, — голос Бьерна звучал нежно и уверенно. — И если твой отец не понимает этого, то это его трудности. Я жду-не дождусь, когда ты завершишь работу. Ведь ты же закончишь ее, правда?

Она поднялась на цыпочки и обхватила его руками за шею.

— Если ты этого хочешь…

— Это именно то, чего я хочу. — Рот его нашел ее губы в поцелуе пронзительной нежности.

Она прижалась к нему, ее хрупкое тело таяло в его сильных руках. Когда он обнимал ее так, то казалось — в мире не существует ничего остального. Его язык проникал в самые глубины ее нежного рта, она почувствовала перемену, происшедшую в нем, растущее возбуждение больше не успокаивало, а требовало.

Кровь вскипала в ее венах, когда они наконец оторвались друг от друга, чтобы отдышаться. Он по- прежнему крепко прижимал ее к себе. Она чувствовала покалывание его щетины на щеке. В голове у нее была только одна мысль, и она приподнялась на цыпочки, чтобы прошептать ему прямо в ухо:

— Люби меня, Бьерн.

На какую-то долю секунды он напрягся, и сердце ее заныло от боли. Неужели он снова отвергнет ее?

— Прошу тебя, — просила она, подняв на него затуманенные глаза. Он молча подхватил ее на руки и понес в спальню.

Лучи солнца пробивались сквозь муслиновые занавески. Стены и пол в комнате были светло-кремового цвета. Черная металлическая кровать суперсовременного дизайна была накрыта толстым покрывалом в темно-синюю, белую и красную полоску. Интерьер спальни полностью соответствовал мужественному и жесткому характеру Бьерна. Он опустил ее на постель, и внезапно она почувствовала себя очень маленькой и беззащитной. Но она сама просила его об этом, она доверяла ему, и все же… иногда он поступал совершенно неожиданно.

Но было слишком поздно сомневаться. Он лег рядом с ней, почти накрыв ее своим телом, и его рот охватил ее губы в страстном требовательном поцелуе. Она отвечала ему, как умела, боясь только одного — что он заметит ее неопытность и отвергнет ее.

Но, Господи, как он целовал ее! Голова у нее кружилась… Она чувствовала теплую силу его крепкого тела, вдыхала пряный мужской запах его кожи. Она даже не заметила, что он расстегнул все крохотные пуговки на ее пикейной блузке, пока не почувствовала теплоту его рук на груди.

— Ты опять без лифчика, — прошептал он ей на ухо, как будто она сделала это специально для него.

Его умелые длинные пальцы ласкали и гладили ее налившиеся груди, он дотронулся до нежных розовых бутонов ее сосков, и она слегка застонала, прогибаясь ему навстречу.

Он улыбнулся ей, серые глаза, скользившие по ее обнаженным формам, поголубели.

— Они прекрасны, — прошептал он нежно. — Такие маленькие и прекрасные, а соски у тебя розовые и спелые, как две малины. Я хочу съесть их. — Он склонился над ней, в шутку клацая зубами, и она засмеялась. — М-м-м, как вкусно. Я всю тебя хочу съесть.