«Метафизика», I, 2, 981b (19, с.66)

Владеющие искусством способны научить, а имеющие опыт не способны.

«Метафизика», I, 2, 981b (19, с.67)

Одни (искусства) – для удовлетворения необходимых потребностей, другие – для времяпрепровождения; изобретателей последних мы всегда считаем более мудрыми, нежели изобретателей первых, так как их знания были обращены не на получение выгоды.

«Метафизика», I, 2, 981b (19, с.67)

Мудрость (...) занимается причинами и началами.

«Метафизика», I, 2, 981b (19, с.67)

Более мудр во всякой науке тот, кто более точен и более способен научить выявлению причин.

«Метафизика», I, 2, 982a (19, с.68)

Удивление побуждает людей философствовать.

«Метафизика», I, 2, 982b (19, с.69)

Знание о чем бы то ни было есть знание общего.

«Метафизика», III, 6, 1003a (19, с.118)

Для счастья (...) нужна и полнота добродетели, и полнота жизни.

«Никомахова этика», I, 10, 1100a (22, с.69)

Может быть, (...) вообще никого не следует считать счастливым, покуда он жив (...)? Если в самом деле признать такое, то не будет ли человек счастлив лишь тогда, когда он умер?

«Никомахова этика», I, 10, 1100a (22, с.69)

Камень, который по природе падает вниз, не приучишь подниматься вверх, приучай его, подбрасывая вверх хоть тысячу раз.

«Никомахова этика», II, 1, 1103a (22, с.78)

Добродетель мы обретаем, прежде что-нибудь осуществив, так же как и в других искусствах. (...) Строя дома, становятся зодчими, а играя на кифаре – кифаристами. Именно так, совершая правые поступки, мы делаемся правосудными, поступая благоразумно – благоразумными, действуя мужественно – мужественными. (...) Короче говоря, повторение одинаковых поступков порождает соответствующие нравственные устои.

«Никомахова этика», II, 1, 1103a —1103b (22, с.78–79)

Искусство и добродетель всегда рождаются там, где труднее.

«Никомахова этика», II, 2, 1105a (22, с.82)

Совершать проступок можно по-разному (...), между тем как поступать правильно можно только одним-единственным способом (недаром первое легко, а второе трудно, ведь легко промахнуться, трудно попасть в цель).

«Никомахова этика», II, 5, 1106b (22, с.86)

Мужественные совершают поступки во имя прекрасного. (...) В противном случае мужественными, пожалуй, окажутся даже голодные ослы, ведь они и под ударами не перестают пастись.

«Никомахова этика», III, 11, 1116b (22, с.113)

Скупость (...) неизлечима (...); она теснее срослась с природой человека, чем мотовство. Большинство ведь, скорее, стяжатели, чем раздаватели.

«Никомахова этика», IV, 3, 1121b (22, с.125)

Порок уничтожает сам себя, и если он достигает полноты, то становится невыносимым для самого его обладателя.

«Никомахова этика», IV, 11, 1126a (22, с.136)

Какие насмешки не стесняются выслушивать, такие и сами говорят.

«Никомахова этика», IV, 14, 1128a (22, с.142)

Человек (...) свободнорожденный будет вести себя так, словно он сам себе закон.

«Никомахова этика», IV, 14, 1128a (22, с.142)

Молодые люди становятся геометрами и математиками (...), но (...) не бывают рассудительными. Причина этому в том, что рассудительность проявляется в частных случаях, с которыми знакомятся на опыте, а (...) опытность дается за долгий срок.

«Никомахова этика», VI, 9, 1142a (22, с.181)

Как зверю не свойственны ни порочность, ни добродетель, так не свойственны они и богу, но у него есть нечто, ценимое выше добродетели.

«Никомахова этика», VII, 1, 1, 1145a (22, с.191)

Не способный к раскаянию неисцелим.

«Никомахова этика», VII, 8, 7, 1150a (22, с.205)