Младенцы невинны по своей телесной слабости, а не по душе своей.

«Исповедь», I, 7, 11 (1, с.59)

Забавы взрослых называются делом, у детей они тоже дело.

«Исповедь», I, 9, 15 (1, с.62)

Все это одинаково: в начале жизни – воспитатели, учителя, орехи, мячики, воробьи; когда же человек стал взрослым – префекты, цари, золото, поместья, рабы – в сущности, все это одно и то же, только линейку сменяют тяжелые наказания.

«Исповедь», I, 19, 30 (1, с.73)

Найдется ли вор, который спокойно терпел бы вора?

«Исповедь», II, 4, 9 (1, с.78)

Мне и распутничать нравилось не только из любви к распутству, но и из тщеславия. Не порок ли заслуживает порицания? А я, боясь порицания, становился порочнее, и если не было проступка, в котором мог бы я сравняться с другими негодяями, то я сочинял, что мною сделано то, чего я в действительности не делал, лишь бы меня не презирали за мою невинность.

«Исповедь», II, 3, 7 (1, с.77)

(О краже яблок из чужого сада, совершенной Августином в юности:) Один бы я не совершил этого воровства, в котором мне нравилось не украденное, а само воровство; одному воровать мне бы не понравилось, я бы не стал воровать. О, вражеская дружба, неуловимый разврат ума, жажда вредить на смех и забаву! Стремление к чужому убытку без погони за собственной выгодой, (...) а просто потому, что говорят: «пойдем, сделаем», и стыдно не быть бесстыдным.

«Исповедь», II, 9, 17 (1, с.84)

Великая бездна сам человек, «чьи волосы сочтены» у Тебя, Господи, (...) и, однако, волосы его легче счесть, чем его чувства и движения его сердца.

«Исповедь», IV, 14, 22 (1, с.117)

А юношей я был очень жалок, и особенно жалок на пороге юности; я даже просил у Тебя (Господи) целомудрия и говорил: «Дай мне целомудрие и воздержание, только не сейчас».

«Исповедь», VIII, 7, 17 (1, с.202)

(О своей матери, св. Монике:) * Она подчинялась родителям скорее из послушания Богу, чем Богу из послушания родителям.

«Исповедь», IХ, 9, 19 (1, с.225)

Когда присутствующей приятельнице изливалась вся кислота непереваренной злости на отсутствующую неприятельницу, то мать моя сообщала каждой только то, что содействовало примирению обеих. Я счел бы это доброе качество незначительным, если бы не знал, по горькому опыту, что бесчисленное множество людей (...) не только передает разгневанным врагам слова их разгневанных врагов, но еще добавляет к ним то, что и не было сказано.

«Исповедь», IХ, 9, 21 (1, с.226)

(Умирающую св. Монику) спросили, неужели ей не страшно оставить свое тело так далеко от родного города. «Ничто не далеко от Бога, – ответила она, – и нечего бояться, что при конце мира Он не вспомнит, где меня воскресить».

«Исповедь», IХ, 11, 28 (1, с.230)

Я сам не могу полностью вместить себя. Ум тесен, чтобы овладеть собой же.