— Ничего, просто… — Генри поднял голову и посмотрел на Дорис. — Я окажу вам правду. Один человек зол на меня, и мне нужно несколько дней не попадаться ему на глаза, и тогда все обойдется.
— А кто это? — вскричала Дорис. Она положила руки ему на плечи. — Ведь можно поехать в отель? Почему сюда? Ведь есть же отели. — Она слегка встряхнула его; он безвольно, не сопротивляясь, подчинялся движению ее рук.
— Я не могу быть без вас, — сказал Генри.
— Но послушайте. Вам нельзя оставаться здесь, никак нельзя.
— Прошу вас! Я должен остаться. Я не могу без вас. Это правда, правда. Я сойду с ума один. Вы должны мне помочь.
— Но как это можно? Нет. Как можно?
— Так нужно. Пожалуйста, Дорис!
— Нет, нельзя. Со мной подруга.
— Пожалуйста! — Генри придвинулся совсем близко к Дорис, и его шепот пробежал по ее лицу, как дыхание. — Мы попросим ее поселиться в отеле на несколько дней. Деньги я дам, сколько угодно дам.
— Но это невозможно!
— Дорис, пожалуйста! Дорис!
— Нет, невозможно!
— Дорис, вы должны мне помочь. Я хочу жениться на вас. Я должен остаться здесь, неужели вы не понимаете? Неужели вы не видите, что будет со мной, если вы отвернетесь от меня? Ведь вы — все, что у меня осталось.
Дорис сделала попытку выйти из угла, и Генри уперся руками в стену, преградив ей путь, но не касаясь ее.
— Нет, — сказала Дорис, — мы с вами не женаты и вообще ничего такого. Нет!
— Я хочу жениться на вас.
— Нет.
— Вы сказали «нет»? Вы правда не хотите? И вы тоже? — Мука судорогой прошла по его искаженному лицу.
— Да что с вами? — сказала Дорис. — Неужто дело так плохо?
Слезы выступили у Генри на глазах. Ему стало стыдно, и, отвернувшись от Дорис, он уткнулся подбородком в плечо и закусил губу.
— Этот человек… — сказала Дорис. — Он что, очень злой? Он может… повредить вам?
— Очень злой. — Генри взглянул Дорис в глаза. Слезы текли по его лицу, подбородок дрожал, нижняя губа кривилась и подергивалась.
— Не надо, милый, — сказала Дорис. Она обняла его за шею. Генри наклонил голову, и Дорис притянула его к себе, и его голова легла ей на грудь. На него пахнуло теплом и сухим ароматом сна. Голова его медленно покачивалась из стороны в сторону, и Дорис положила руку ему на затылок, но голова продолжала покачиваться у нее под рукой.
— Ш-ш-ш, — прошептала Дорис, — ничего, ничего, милый, все пройдет. — Она увидела, что ее подруга стоит на пороге, придерживая рукой занавеску. Дорис нахмурилась и замотала головой, и подруга молча скрылась.
Дорис подвела Генри к дивану, шепча:
— Ш-ш-ш, все пройдет. Ну, будет, будет. Ну, пожалуйста, милый.
Подругу отправили в отель. Генри хотел дать ей сто долларов на расходы, но Дорис убедила его, что двадцати вполне достаточно. Когда Дорис узнала, что Генри отрекомендовался хозяйке как муж мисс Дювеналь, она рассмеялась.
— Однако у вас нахальства хоть отбавляй, — сказала она. Впрочем, теперь легче было объяснить его присутствие и отъезд подруги в отель.
Генри проспал весь день до вечера, почти до самого возвращения Дорис из театра. Когда он проснулся, было уже около одиннадцати часов. Он оделся, разыскал газовую конфорку и в углу гостиной нашел холодильник, покрытый куском зеленой шторы. Генри приготовил яичницу с грудинкой и кофе — для себя и для Дорис, — но не наелся, и зажарил еще одну яичницу с грудинкой, и поел еще хлеба, и выпил еще кофе.
— В жизни не ел ничего вкуснее, — сказал он.
— Если вы еще к тому же умеете шить, я, пожалуй, женюсь на вас. — Дорис думала, что это очень остроумно, и Генри с готовностью рассмеялся.
Они вместе вымыли посуду под краном в ванной. Дорис мыла, Генри вытирал. Он сказал, что это не место для мытья посуды, а она сказала, что больше негде, — комнаты здесь не приспособлены для ведения хозяйства. Хозяйка поставила им газовую конфорку и холодильник только потому, что при их вечерней работе в театре им трудно без этого обходиться.
После этого Генри, помолчав немного, сказал:
— Я уже чувствую себя женатым.
— Ну, так вы не женаты. — Эти слова были сказаны с ударением. В них прозвучал испуг. Опустив голову, Дорис усердно скребла тарелку.
Генри подумал, что, пожалуй, она рассчитывает, что он и впредь будет спать на диване, как это бывает в кинофильмах. Да, вероятно, она так и думает. Так показывают в кино, и это всегда страшно увлекательно. А впрочем, она знает, что здесь будет не так. По ее голосу слышно, что она хоть и думает о кинофильмах, но знает, что ее ждет, и сама этого ждет, и сама не знает, чего ей больше хочется — чтобы было, как в кино или как в жизни. Значит, у нее уже был кто-то, был любовник. Она еще совсем девочка, но, хотя бы один, да был… быть может, просто для того, чтобы узнать, что это такое и на самом ли деле это так хорошо, как можно подумать, раз все этого добиваются.
Генри стало жаль ее. Он почувствовал ее молодость, волнение и страх и вдруг рассмеялся. Он бросил полотенце на край ванны, подошел к Дорис, повернул ее к себе лицом и обнял.
— Вы же знаете, что мы скоро поженимся, миссис Уилок, — сказал он.
— Пустите, от меня пахнет помоями.
— Восхитительный запах.
Дорис пыталась оттолкнуть его, но он ее не отпускал; она пыталась вырваться из его объятий, но он держал ее крепко.
— Это запах супружества, — сказал он смеясь.
Дорис продолжала вырываться. Она всем телом извивалась в его руках, и он вдруг перестал смеяться.
— Дорис, — сказал он.
Она затихла и посмотрела на него, и он еще крепче прижал ее к себе и поцеловал. Это был долгий поцелуй. Генри повел ее в спальню, не выпуская из объятий, не разъединяя губ.
— Господи, на мне фартук, — сказала она.
Его губы заглушили ее голос, слова прошелестели у него во рту и отдались в голове.
— Я его сниму, — сказал он.
10
На следующий день, в субботу, у Дорис, кроме вечернего спектакля, был еще и утренник. Уилок начал звонить по телефону. Во всем доме был один-единственный телефон внизу в вестибюле, где каждый мог подслушать разговор, поэтому Уилок звонил из аптеки на углу. Он дважды говорил с Джонстоном по поводу лотерейных дел, и во время второго разговора узнал, что приходил Джо.
— Ну, и как? — спросил Уилок.
— А как вы думаете? — ответил Джонстон.
— Вам удобно сейчас говорить?
— Вполне, здесь никого нет.
— Как он себя вел? Что он делал? Что он говорил?
— Спрашивал, где Бен.
— А вы сказали ему?
— Как я мог сказать? Я сам не знаю, где он.
