углам, лижешься с этой заразой да лазишь по карманам! Ты думаешь, я этого не знаю? Ты так и норовишь сесть в тюрьму, господин висельник! А как сядешь, скажешь, небось, что я виноват!

— Что? Что ты мелешь? — пробормотал Джо. О чем это ты, о ком? Обо мне?

— А ты думал, я ничего не знаю? Я только молчал — вот и все. Что ж, валяй! Мне-то что за дело! Ступай хоть на виселицу. Расти бандитом. За решетку захотелось? Пожалуйста! Мне-то что! Что толку с тобой говорить? Сунешь нос в твои дела, так ты, пожалуй, еще голову мне оторвешь.

— Ты сам не знаешь, что говоришь!

— Ладно. Пусть я не знаю. Пусть я не вижу, что творится у меня под носом. Но только говорю в последний раз: ты от меня ничего, кроме добра, не видел. Никогда ничего, кроме добра, не видел. И лучше ты меня не доводи, не то я вышвырну тебя из дому, вышвырну на улицу — там тебе и место. Ты форменный бандит, вот ты кто!

Лео взмахнул руками, опустил их, отвернулся и, уставясь на кастрюлю, старался овладеть собой. Потом сказал:

— Я хочу ужинать, — и пошел к буфету за тарелкой.

Циферблат будильника смотрел Джо прямо в лицо. Он вздрогнул и поспешно отвел от него взгляд. Он уже не думал, только чувствовал. Все, что он натворил в своем беспокойном шатании по улицам, все его поступки, перечисленные и названные по имени, потрясли его. Они представлялись ему совсем иными, когда он их совершал и когда после о них думал. Теперь он почувствовал, что ошибался, что прав Лео, а не он.

Лео видел его поступки так, как видело их общество, а общество должно видеть правду. И если ему, Джо, эти страшные, отвратительные преступления раньше казались всего-навсего проступками, которые он совершал невольно, не по своей охоте, а потому и не чувствовал за собой вины, то это получалось только потому, что сам он не был частицей общества. Только потому, что он был выброшен из этого общества; теперь это стало ему ясно.

Желание бежать охватило его. Бежать — ибо он почувствовал себя отщепенцем, которого все ненавидят и который ненавидит всех. Бежать от страха перед Лео, которому все известно, от своей ненависти к нему, от полисмена, от бармена, от Шорти. Все тело рвалось отделиться от пола, но мысли, спутавшись в клубок, парализовали волю. И он стоял, прикованный к месту, раздираемый всеми страхами и всеми злобами и еще какой-то новой боязнью перед новыми, неведомыми преступлениями, которые за дверью дома подстерегают отщепенца без гроша в кармане.

Он все стоял на том же месте, дрожа от волнения. Он смотрел на Лео, а сам напряженно прислушивался, не раздаются ли уже шаги полисмена на лестнице, и в голове у него словно отрывалось что-то и куда-то проваливалось. Внезапно с его губ сорвались слова. Он не понимал, что он говорит. Он крикнул что-то, и сам не расслышал что. Он понимал только, что кричит и что кричать нельзя. Нужно упасть перед Лео на колени и вымолить у него денег и убежать от полисмена.

— Нет! Ругайся не ругайся — все равно на этот раз ты так от меня не отделаешься! — орал он. — Нет! Нет!

Лео ставил тарелку на стол. Он рывком повернулся к Джо.

— Я предупреждал тебя, — сказал он с яростью.

— Нет, нет! Слышишь — нет! — Каждый мускул на лице у Джо дрожал, а взгляд был прикован к Лео. — Ты не отделаешься тем, что будешь все валить на меня. Это ты виноват. Ты украл мои деньги. Подавай их. Слышишь, подавай! Я убью тебя, если не отдашь! — Джо схватил со стола тяжелую фарфоровую сахарницу.

— Я предупреждал — не выводи меня из терпения, — сказал Лео.

— Видишь это? — Джо поднял сахарницу, посмотрел на нее, понял, что у него в руке, и посмотрел на Лео. — Отдавай мои деньги, вот и все! — крикнул он. — Слышишь! Отдавай, или я убью тебя.

Лео испугался. Выпрямившись и вытянув руку, он указал на дверь.

— Убирайся вон из моего дома, — сказал он.

— Нет, не уйду. — Джо поднял сахарницу над головой. — Отдавай мои деньги! Последний раз: отдавай мои деньги!

Джо хотелось убить. Сахарница тряслась и звенела, словно рвалась у него из рук. Лео поверил, что Джо сейчас швырнет сахарницей ему в голову, и присел. Лицо его исказилось от страха. Джо увидел лицо брата, его вытаращенные глаза, — и вдруг почувствовал, как из груди у него рвется вопль, и швырнул сахарницу об пол. Потом подскочил на месте, изо всей силы топнув обеими ногами. Комната заходила ходуном.

— Отдавай мои деньги! — взвизгнул Джо.

Он подбежал к плите. Сахарница не разбилась. Она покатилась, подпрыгивая, и сахар рассыпался по полу. Он заскрипел у Джо под ногами. Этот скрип тысячью иголок вонзился ему в уши. Джо схватил с плиты кастрюлю с супом и что было сил швырнул ее об стену. Она ударилась с треском, обдав стену супом, и полетела на пол, а Джо смотрел прямо перед собой и ничего не видел.

— Я убью тебя! — крикнул он снова и со всей силой ударил ногой о плиту. Боль обожгла ногу и разлилась по телу, и он ударил еще и еще и, взвыв от боли, продолжал колотить о плиту ногой, с каждым ударом воя все громче и громче.

Лео глядел на Джо во все глаза.

— Что с тобой, Джо? — спросил он. Голос его звучал сдавленно. Он медленно направился к Джо; в глазах у него было смятение.

— Джо, — сказал он. — Ты попал в беду. Джо, дружище?

— Не подходи!

Лео остановился.

— Отдавай деньги, вот и все!

— Что с тобой стряслось, Джо? Расскажи мне.

Джо беспомощно огляделся вокруг. Казалось, он искал, что бы еще изломать, исковеркать. Будильник бросился ему в глаза — было уже четверть девятого — и сберегательная книжка на столе; Джо подскочил к столу и схватил книжку.

— Отдавай мою долю — крикнул он, — или я разорву эту книжку к черту!

— Ну, ну, ты смотри! — Лео старался придать своему голосу твердость, но в нем было слишком много тревоги за Джо.

Еще до прихода Лео Джо положил на стол ножи и вилки. Внезапно он сгреб их и швырнул в окно. Раздался треск, стекло рассыпалось на множество звенящих осколков.

Братья стояли, глядя друг на друга. Глаза у обоих потемнели от страха. Ножи, вилки и осколки стекла упали на пожарную лестницу, и слышно было, как они со стуком и звоном скачут по ступенькам или, проваливаясь между ними, падают вниз и ударяются об асфальт.

— Ну! — крикнул Джо. — Доволен ты теперь? Вот до чего ты меня довел!

Лео хотел что-то ответить, но не успел. Джо бросился к двери, все еще сжимая в руке сберегательную книжку. Слова уже готовы были сорваться у Лео с языка, но дверь захлопнулась, и он услышал шаги брата. Джо так стремительно бежал вниз, что казалось, будто что-то очень тяжелое с грохотом скатывается с лестницы.