поднимает рубашку и чешет свой зад.
Из соседней комнаты выходит парикмахер Альфред в обалденной синей шелковой пижаме. Этот малый элегантен даже в постели. За ним следуют его жена, потом толстый пацан, близорукая девочка и старик, забывший в стакане свою вставную челюсть.
Откуда вылезли все эти люди? Мне становится страшно.
Когда проведешь бессонную ночь, такая галерея монстров производит особо сильное впечатление.
– Эй, Берю, – кричу я, – ты идешь или нет?
Недисциплинированный отвечает вопросом, в котором идет речь о самой мясистой части его тела. Наконец он выходит.
– Зачем ты приперся в этот бордель? – удивляется Жирдяй.
Я восхищаюсь бесконечным богатством французского языка, позволяющего с максимальной точностью давать определения людям и вещам.
– Я приехал забрать тебя для срочного расследования. Через три четверти часа мы вылетаем. Одевайся быстрее.
Он исчезает.
– А куда именно вы его везете? – спрашивает Толстуха.
– В Глазго, – отвечаю я.
– Черт! В Японию!
К счастью, здесь есть Феликс-ящерица, готовый исправлять географические ошибки свояченицы.
– Ты чЕ, тронулась, Берта? Это в Дании.
– А что дальше? – беспокоится коровища.
– Дания, разумеется, – просвещает ее образованный родственник. – Если бы ты хоть раз видела карту мира, то знала бы.
Из комнаты галопом выбегает Берю.
Он в спешке задевает рычаг ортопедического кресла, то резко возвращается в первоначальное положение. Раздается жуткий грохот, будто взорвался весь квартал. Сестра ББ громко жалеет Берту, которой достался такой муж, уверяет, что такой идиот не имеет права жить и на месте сестры она давно бы выгнала его.
– Сматываемся, – говорит Толстяк, когда Женевьев уже начинает хрипеть.
– Твой свояк микроцефал?
– Ничего подобного, – говорит Берю. – Он слесарь-сантехник.
Глава 4
Наш самолет летит высоко, его турбины работают нормально, горючего достаточно, чтобы долететь до Шотландии, а стюардесса такая хорошенькая, что от ее вида зачесались бы ладони даже у безрукого.
Я смотрю на ее великолепные формы периодически, потому что, следуя примеру Берю, задаю храпака. Этот трехчасовой сон немного приводит меня в форму. Наконец динамик начинает трещать и советует господам пассажирам пристегнуть ремни, потому что скоро Глазго. Я бужу Берю, и это кладет конец сомнениям командира экипажа относительно режима работы его моторов. Жирдяй так храпел, что одна глуховатая американка спросила над Па-де-Кале, все ли нормально с турбинами.
– Опусти воротник пиджака! – говорю я ему. – Ты похож на замерзшего клошара.
Мастодонт подчиняется.
– А теперь? – спрашивает он, сняв шляпу, грязную, как помойное ведро, чтобы привести в порядок свои волосы.
– Теперь ты похож просто на клошара. – Я замолкаю, окаменев. – Эй, приятель, ты ж забыл надеть рубашку!
– Опять ты хреноту порешь? – ворчит Толстяк.
Говоря это, он проводит рукой по груди и отдает себе отчет в очевидности.
– Черт, в спешке сборов...
Под пиджаком у него только галстук на поросячьей шее, правда хорошо завязанный.
– Это заметно? – беспокоится мой напарник.
– Не особо, – говорю, – потому что благодаря твоему густому волосяному покрову кажется, что на тебе мохеровый свитер. Придется тебе покупать рубашку, Толстяк.
Он обещает это сделать, и мы приземляемся.
Пройдя через таможню, мы замечаем высокого типа в одежде шофера из богатого дома, расхаживающего по залу. В тот самый момент, когда я заметил типа, громкоговоритель сообщает, что шофер фирмы «Херст» ждет мистера Сан-Антонио в большом зале, чтобы предоставить в его распоряжение машину.
Я подхожу к дылде, называюсь, и он почтительно приветствует меня.
Пять минут спустя я получаю ключи и бумаги на импортную черную «бентли» размером с катафалк.
Толстяк раздувается от гордости.
– В ней я буду выглядеть как английская королева, – заявляет он.
– Боже, храни королеву, – вздыхаю я.
Майбексайд-Ишикен, миленький городок с пятью тысячами жителей, находится километрах в пятидесяти от Глазго.
Когда мы проезжаем мимо таблички с названием города, я решаю навести кое-какие справки о виски «Мак-Геррел» и останавливаю катафалк перед ресторанчиком с лаконичным названием «Рука моей сестры в штанах турка».
Толстяк и я заходим в живописный зал с нашитыми на стены деревянными панелями. Посредине его стоит камин, не горящий по причине теплого времени года.
Пухленькая дама с пучком, лежащим на ее макушке, как яблоко, в очках в железной оправе и с детской улыбкой на губах спешит нам навстречу.
– Я выпью мюскаде, – заявляет Берю.
– Ты не в Нантерре, Толстяк, – объясняю я. – Не забывай, это страна виски.
– Я не догматик, – отрезает мой приятель. – Выпью виски. – Он обращается к улыбающейся владелице ресторана: – Ту виски ин большие гласс!
Улыбка женщины исчезает, как будто ей дали по зубам. Она сообщает, что сейчас не время для алкоголя. Мне предстоит тяжелый труд: растолковать Берю, что в Великобритании нельзя пить спиртное в любое время суток. Он меня слушает с лицом, помертвевшим от разочарования.
– Скажи ей, что мы французы, – предпринимает он последнюю попытку, – и нам не обязательно соблюдать эти правила.
Я бросаю на него строгий взгляд.
– Слушай, дружище, нам придется выпить чаю. Мне нужно расспросить эту старую грымзу, и я не хочу попирать законы страны.
Толстяк моментально замыкается во враждебном молчании.
Когда перед нами стоит дымящийся чайник, я начинаю расспрашивать даму с пучком. К счастью, она разговорчива и рада поболтать с французом.
За время меньше того, чем требуется Берю, чтобы выпить сто сантилитров ронского, я узнаю, что винный завод Мак-Геррелов один из крупнейших в округе. Он действительно находится в Майбексайд- Ишикене, но владельцы живут в трех километрах отсюда, в Стингинесе. По тому, что их жилище называется Стингинес Каста, я без особого труда делаю вывод, что они местные помещики и владеют замком.
Выпив глоток чая на двоих и купив Берю белую рубашку, мы направляемся в Стингинес.
В округе всего одна гостиница – «Большой отель щедрого шотландца». Несмотря на длинное название, это весьма скромное заведение.
Его содержит супружеская чета – мистер и миссис Мак-Хантин, которым помогает служанка лет восемнадцати с очень милой фигуркой. Я объясняю, что мы французские туристы, заехавшие в страну волынок, и нас встречают, как Анкетиля, после того как он в пятый раз выиграл Тур де Франс. Мак-Хантин – тип лет шестидесяти, лысый, со светлыми усами, толстыми блестящими щеками и животом, не дающим
