Я позвонил на вокзал справиться, когда прибывает ближайший поезд из Парижа. Мне сказали, что один пришел только что, а следующий будет во второй половине дня. Я спросил, не видели ли на вокзале месье Кастэна. Мне ответили, что не видели. И если бы мне сказали обратное, я бы тоже поверил...

Жермена была в недоумении:

– Что все это значит, Блэз? Я пожал плечами.

– Не знаю. Мне кажется, что если бы с ним что-то случилось, то тебя бы уже предупредили. У него, конечно, были с собой документы?

– А если он упал с поезда?

– Но ведь он поехал со своим другом.

– Не знаю, кто мог его уговорить. Он так труслив и боится поездок на машине.

Женщина пожала плечами.

– Посмотрим. Жаль только, что в магазине никого не останется.

– Почему?

– Потому что я иду на похороны Кремана.

Я не смог удержать крик:

– Ты?

– Да, он был лучшим другом моего отца, раньше я дружила с его дочерью.

Она ушла переодеться. За это время я позвонил тем, кто должен был нести тело, и растолковал, что надо делать, ведь патрона не будет. Я был в смятении. Это могло помешать мне в проведении похорон. Я не имел никаких навыков в этом и ничего не соображал в церемонии.

Я сел в похоронный фургон и поехал в гостиницу сменить свой костюм. С белой рубашкой и черным галстуком он так шел мне...

Я снова, как заново, вижу себя и Жермену в молчаливой толпе провожающих. Я шел сбоку колонны, этакая овчарка, сопровождающая свое стадо. Чувствовал себя я несколько стесненно, и это слегка уменьшило мой страх.

Жермена находилась среди женщин. На ней было фиолетовое платье и черный плащ, особенно оттенявший ее светлые волосы и матовый цвет лица. Я любил ее силуэт, изгибы ее тела. Ее великолепные длинные ноги. Потом, когда все кончится, я ее одену, как манекенщицу, научу подкрашиваться.

Она же, задумчиво шагая в этой толчее, и не подозревала, что провожает бренное тело своего мужа. Об этом знал только я...

Когда поднимали гроб, один из носильщиков шепнул мне на ухо:

– Этот тип весит как добрая корова.

Я вздрогнул и пробормотал в ответ:

– Это, пожалуй, от свинцовой прокладки в середине гроба. Идея его женушки...

Как мне хотелось, чтобы все скорее закончилось! Во время церковной службы, казавшейся бесконечной, я проклинал себя за то, что так много насоветовал мадам Креман. Да и дорога на кладбище мне показалась ужасно длинной.

Двое в одном гробу! Я представил себе двух мертвецов, навеки упакованных в этой деревянной коробке. Они прожили свою жизнь по-разному, с разными надеждами, и это различие судеб объединило их навеки в одной могиле...

Наконец мы достигли кладбища. Носильщики поставили гроб на землю. Возле зияющей ямы склепа ждали кладбищенские землекопы. Бесконечная череда прощающихся... Затем родственники выстроились у входа на кладбище для рукопожатий. Это была тяжкая обязанность, которая никогда не выпадет на долю Жермены.

Вскоре возле склепа остались только я и землекопы. Они протащили веревки под гроб и опустили его в яму, где уже лежали два других гроба.

Я молча произнес молитву за упокой души Кастэна. И за себя тоже...

Отныне у Жермены не было никого, кроме меня. Весь мир принадлежал нам. Когда я уходил с кладбища, солнце показало свой бледный лик сквозь тучи. Я увидел в этом обещание и, – кто знает, – может быть, отпущение грехов...

Этим же вечером Жермена по моему настоянию заявила комиссару полиции об исчезновении мужа. И только на следующий день городок забурлил от этой новости.

В захолустье сплетни разносятся быстро, и через несколько часов вся округа узнала, что их могильщик исчез. В магазине было полно народу, пришедшего разузнать новости. Каждый выдавал версии, одна нелепее другой. Жермена, как и все, терялась в догадках.

– Я почти уверена, что у него не было любовницы, – делилась она со мной, – и даже если бы у него и была какая-нибудь связь, он бы никогда не ушел! Он скорее бы меня выгнал; его предприятие – это вся его жизнь!

Я попытался дать объяснение.

– Последние дни, как мне кажется, у него были большие затруднения из-за тебя... Представь, что у него наступила депрессия.

– Покончил с собой, он? Ты шутишь? Ты не помнишь его радость, когда парижские медики объявили,