Но это все-таки дама: высокого роста, неповоротливая, квадратная, ноздреватая и волосатая со всех сторон.

– В чем дело, Анжелика! – вещает она голосом, от которого у вас тут же возникает жгучее желание пойти на скачки и поставить сразу на три первые лошади, – мы же тебя ждем.

Матиас поспешно встает, складывается вдвое. Пришибленный и раболепный до глубины штанов.

– У нас гость, мать, – говорит Анжелика.

Кобыла застыла, как изваяние.

– В такой час? – хмурит она брови.

Тем не менее меня представляют. Комиссар Сан-Антонио, бывший начальник Ксавье.

Теща и ухом не ведет. Она не подает мне ни руку, ни копыто и смотрит на меня осуждающим и враждебным взглядом. А ее взгляд напоминает рыскающий луч прожектора. Под этим убийственным лучом я чувствую себя гораздо неприличнее, чем если бы я был в чем мать родила.

Она выкладывает все, что думает. Если Ксавье, уже в должности преподавателя, вынужден выполнять ночные задания, значит он немедленно должен бросить эту дурацкую работу. Турлен, бакалейщик по торговле оптом, тот самый, который руководит хоралом «Синицы крепостной стены и большого булыжника», сейчас как раз ищет опытного бухгалтера. Почему бы Ксавье не испытать свои силы на поприще актива и пассива.

Он соглашается, смущается и извиняется.

А стрелки на каминных часах невозмутимо продолжают свой бег по золотой тарелке циферблата. Уже почти десять двадцать, а таинственный корреспондент все не объявляется.

– Ну ладно, идем, – ворчливо заявляет госпожа Клистир. – Эти дамы-господа пришли ведь ради тебя, ты что, забыла.

Она загарпунивает свою дщерь и уводит ее, не удостоив нас не только словом, но даже взглядом.

– Послушай, – перехожу я на шепот, когда за ними закрылась дверь. – Какие же в Лионе малорадостные тещи. А что происходит у твоего эскулапа?

Он вздыхает.

– Он устраивает мессу для нашего будущего ребенка.

Минуту-другую я соображаю.

– У себя на квартире, в десять часов вечера!

– Да.

Матиас кажется смущенным.

– У них там священник?

– Нет. Но...

– Что, но?

Он прокашливается.

– Да что я от вас буду скрывать, господин комиссар. Доктор Клистир – Папа, хотя и ревностный католик!

Тому, кто захотел бы увидеть, как работают клапаны переутомленного человеческого мозга, достаточно было устроиться напротив меня на складном стульчике и вооружиться рентгеновским аппаратом.

– Папа! – повторяю я в смятении своих чувств.

– Он основал свою религию, – объясняет Матнас, – религию серафистов. Я там не все понимаю, но в ней, в общем, все основано на спиритуальном электричестве. Доктор концентрирует волю разных людей и подчиняет ее для достижения какой-нибудь общей цели.

– У твоего тестюшки лопнула прокладка в головке цилиндров или как?

– У него хорошие результаты.

– Давай, давай, говори, чего там. Он делает чудеса?

И поскольку Матиас не возникает, я смягчаю тон;

– В любой религии должны присутствовать папа и разные чудеса... Спиритуальное без чудес – это все эфемерно, все равно что сахарная вата: ты откусываешь кусок, а во рту все равно пусто! А что за чудо он сотворил, твой Клистир?

Матиас хмурится. Его новая среда уже наложила на него свой отпечаток; он начинает сердиться, когда насмехаются над его второй родней.

– Он произвел сенсацию, он вылечил нескольких больных, считавшихся неизлечимыми, – с угрюмым видом отвечает он на мой вопрос.

– А чем он их лечил: заклинаньями «ам-страмм-грамм» или антибиотиками?

– Вы – скептик, господин комиссар.

– У меня в голове не укладывается, как это врач может заниматься шарлатанством, парень. А что они делают с твоей половиной?

– Молятся, чтобы она родила красивого мальчика.

Я едва сдерживаюсь, чтобы не сказать ему, что рождение красивого мальчика в данном случае было бы чудом из чудес.

– Для мужика с такой безупречной служебной карьерой, – ухмыляюсь я, – все это, мягко говоря, кажется мне странным, Матиас.

Часы останавливают меня и бьют ровно десять с половиной.