Флоренции поры первых Медичей уже не существовало. Флорентийцы ходили по улицам с опущенными головами. Правление Алессандро после бесконечных войн и поражений явилось как бы последним ударом по городу.

Во дворце Медичи царил гнетущий мрак. Алессандро хотя и был вежлив с Екатериной, но вел себя так, словно она обязана ему всем. Ощущение сиротливости от его присутствия во дворце только усиливалось.

– Ну вот, – вздохнула Екатерина, оторвавшись от воспоминаний, – в трудную для Флоренции минуту я должна ее покинуть. И все по воле Его Святейшества. Но я навсегда останусь флорентийкой, не итальянкой, а именно флорентийкой. Я всегда буду любить мою родную Флоренцию, потому что я – Медичи.

Она зашла в кабинет прадеда. Кругом стояли шкафы с книгами, статуи, вазы из яшмы и сардоникса, миниатюрный бюст Платона, две картины Мазаччо. Во времена Лоренцо Великолепного Флоренция была совершенно другой. Искусство для ее прадеда было столь же важным в жизни, как и его флотилии, плавающие по всем морям мира, как его банки, опутавшие, словно сеть, всю Европу, как оценивающиеся в миллионы золотых флоринов товары Флоренции – шерсть, оливковое масло и вино, – которые обменивались на экзотические благовония, пряности и шелка Востока. Здесь, в этом дворце, собирались ученые, поэты и художники. Полициано и Пико делла Мирандола, Боттичелли и Гирландайо, Вероккьо и Микеланджело.

Платоновская академия, основанная Марсилио Фичино, стала интеллектуальным центром Европы. Лоренцо Великолепный начертал на своем знамени слово «ГУМАНИЗМ». Он стремился вернуть человеку право ощущать себя как личность, а не быть рабом, закованным в цепи.

Теперь здесь все было по-другому: ученые, поэты и художники уже не приходили во дворец, их заменили шуты и молодые гуляки, приятели Алессандро. Дух Лоренцо Великолепного угасал во дворце и городе.

Екатерина вышла на открытую лоджию.

Осенние дни стояли еще совсем теплые. Полная луна освещала город. Мерцали острые верхушки церквей Санта-Кроче и Санта-Мария Новелла, легко узнавалось громадное здание Синьории, поблескивал красный купол кафедрального собора и белый купол баптистерия. И всю эту красоту охраняла городская стена, усеянная множеством смотровых башенок и сторожевых башен.

Четырнадцатилетняя Екатерина Медичи прощалась с Флоренцией и уезжала во Францию, чтобы навсегда связать свою судьбу со страной, которая, как она знала, принесла немало бед Италии. При крещении ее нарекли тремя именами: Екатериной, любимым именем в роду Медичи, Марией в честь Богородицы и Ромулой – наследникам знатных родов давали имя одного из основателей Рима. Обрывались последние нити, которые связывали ее с родиной. Сможет ли она когда-нибудь их снова восстановить? Единственное, что утешало ее, это отзывы о французском короле. Его называли самым гуманным и просвещенным монархом, сравнивали с ее великим прадедом.

И вот наступил момент расставания. Вместе с Екатериной уезжали двенадцать знатных дам и четыре пажа, состоящие у нее на службе. Охрана из швейцарцев должна была проводить почетный кортеж до Марселя.

Екатерина сердечно попрощалась со всеми домочадцами.

Алессандро на прощание крепко обнял ее.

– Я верю, Екатерина, что мы еще встретимся.

До выезда из города, прежде чем пересесть в карету, она решила ехать верхом на рыжем иноходце.

Конюший помог Екатерине поставить ногу в стремя и подсадил в седло.

И в этот момент расставания она услышала утренний звон колоколов. Эти звуки родного города, который Алессандро хотел поставить на колени, говорили ей «Прощай!»

Екатерина Медичи прибыла в Марсель в последних числах октября, когда уже совсем стемнело. Толпы любопытных опять заполнили все улицы, по которым двигался великолепный кортеж, освещаемый множеством факелов. И знать, и простолюдины сгорали от любопытства, какая она, флорентийка?

Флорентийка появилась верхом на иноходце, покрытом ярко-красной позолоченной попоной, в сопровождении двенадцати нарядных красавиц, флорентийских пажей и папских гвардейцев.

– Настоящая торговка, – шептались в толпе.

– Выскочка, которой посчастливилось вскарабкаться на трон Капетингов, – возмущались знатные дамы.

– И как этой чужестранке удалось вознестись на такую высоту? – недоумевали многие.

– Только благодаря папе римскому.

– Наш король любит красавиц, а эта… Нос длинный, брови черные, глаза навыкате, нижняя губа толстовата.

– Красавиц достаточно в ее окружении. Одна прелестнее другой.

Нашлись и доброжелатели.

– Зато у невесты неплохая фигура и платье под стать королеве.

– Главное, что она получила сказочное приданое.

К счастью, Екатерина не слышала, что о ней думают и говорят марсельцы.

У входа во дворец герцогиню Флорентийскую встречали самые влиятельные вельможи в парчовых облачениях и шеренга пажей в разноцветных шелковых одеждах. Придворный шут в бархатном платье и золотом колпаке крутился вокруг невесты и ее фрейлин, создавая атмосферу беззаботности и веселья.

Анн де Монморанси произнес небольшую приветственную речь и упомянул об отеческой заботе французского короля к герцогине Флорентийской.

Екатерина ощутила приятное стеснение в груди, чувство горделивое и радостное оттого, что оказалась центром внимания устремленных на нее сотен глаз важных господ. За считанные минуты она сумела оценить все благоприятные перспективы своего предстоящего замужества и даже мысль об Ипполито, самом благородном и красивом, казалась ей теперь далекой.

Под веселую музыку, исполняемую на флейтах и серебряных трубах, невесту и ее фрейлин сопроводили в отведенные им роскошные покои, расположенные рядом с покоями папы. Монморанси пожелал Екатерине хорошо отдохнуть перед приемом высоких гостей, намеченном на следующий день, и в первый же вечер предоставил к ее услугам множество служанок и слуг.

Испытывая страх перед неизвестностью, Екатерина с нетерпением ждала того часа, когда, наконец, увидит своего принца и французского короля.

Долгожданная встреча произошла на следующий день в покоях Климента VII, куда в полдень явился король вместе с королевой, сыновьями и свитой.

Увидев короля, Екатерина сразу осознала, что только чудом вознеслась на такую высоту. Умная и находчивая от природы, она решила проявить скромность и послушание, и на глазах у всех упала ниц перед властителем Франции.

Франциск тут же галантно поднял ее и внимательно рассмотрел лицо невесты своего вечно угрюмого сына. «Не красавица, – тут же отметил про себя король, – навряд ли Генрих влюбится в нее: вероятность почти равна нулю. Да и лет им обоим маловато. И ему, и ей всего лишь четырнадцать… Но зато в глазах ее светится ум, со временем мой сын, безусловно, оценит это. А улыбается она очень мило…»

Екатерина так сильно волновалась, что едва слышно пролепетала слова приветствия и стыдливо умолкла, опустив голову.

Отечески поцеловав девушку, король подвел к ней сына и представил его:

– Вот наш сын Генрих, и мы с радостью вручаем его вам.

Мария Сальвати, с рождения Екатерины исполняющая обязанности ее наставницы, стояла, как всегда, рядом и еле слышно прошептала:

– Тебе следует сделать реверанс.

Поклонившись будущему супругу с достоинством истинной герцогини и поборов смущение, Екатерина смело взглянула на него. Ей показалось, или в самом деле Генрих усмехнулся. Она отметила, что жених – настоящий могучий атлет, полная противоположность утонченному Ипполито.