потом резко остановились — наше путешествие подошло к концу. Андервуд, как я и ожидал, распахнул дверцу, и на другой стороне улицы я увидел хорошо знакомый мне дом.
— С благополучным возвращением, доктор Ватсон, — сказал он. — Еще раз прошу меня извинить, что причинил вам неудобства.
— Я не скоро вас забуду, господин Андервуд, — ответил я.
Он поднял брови.
— Хозяин назвал вам мое имя? Любопытно.
— Может быть, и вы назовете его имя?
— Нет, сэр. Я всего лишь маленькое пятнышко на холсте. Моя жизнь имеет малую цену в сравнении с величием моего хозяина, но она мне все-таки дорога, и я пока не хочу, чтобы она прервалась. Так что доброй вам ночи.
Я ступил на землю. Андервуд подал сигнал кучеру, и экипаж с дребезжанием отбыл. Я подождал, пока он скроется из виду и поспешил в дом.
Но отдыхать в ту ночь мне не пришлось. У меня в голове уже созрел план, как безопасно передать ключ Холмсу и предупредить о грозящей ему опасности, даже если в Холлоуэй меня не пустят, чего я сильно боялся. Я уже понял, что пытаться известить его письмом бесполезно. Мы окружены врагами, и мое письмо, скорее всего, будет перехвачено. А если они узнают, что мне известны их намерения, это может только подхлестнуть их и свой удар они нанесут быстрее. Зато я могу послать ему закодированное сообщение. Но как дать ему понять, что записка зашифрована? Теперь ключ. Как его передать лично в руки Холмсу? Я окинул взглядом комнату и нашел ответ: та самая книга, которую мы с Холмсом обсуждали несколько дней назад, «Муки человеческие» Уинвуда Рида. Послать другу книгу для чтения, пока он томится под замком, — что может быть естественнее? Что может быть невиннее? Книга в кожаном переплете, довольно толстая. Внимательно ее оглядев, я пришел к выводу, что ключ можно засунуть в пространство между корешком и сплетенными страницами. Что я и сделал, после чего взял свечу и тщательно залил ключ воском с двух сторон, фактически приклеил его к обложке. Открывалась книга нормально, и ничто не наводило на мысль, что в нее что-то вложено. Я взял ручку и написал на переднем развороте имя, Шерлок Холмс, а чуть ниже и адрес: Бейкер-стрит, 122-б. Человеку непосвященному покажется, что все здесь на своих местах, Холмс же сразу узнает мою руку и увидит, что номер нашего дома содержит ошибку. Наконец я открыл страницу 122 и с помощью карандаша поставил несколько крошечных точек, почти невидимых для невооруженного глаза, под некоторыми буквами текста, и получилось сообщение:
ВАМ УГРОЖАЕТ БОЛЬШАЯ ОПАСНОСТЬ. ВАС ХОТЯТ УБИТЬ. ОТКРОЙТЕ ДВЕРЬ КАМЕРЫ КЛЮЧОМ. ЖДУ. ДВ.
Довольный проделанной работой, я наконец отправился спать, но меня мучили тревожные образы: девочка Салли лежит на улице в луже крови, белая лента обвязана вокруг кисти убитого мальчика, человек с куполообразным лбом нависает надо мной с другого конца длинного стола.
На следующий день я проснулся рано и сразу же послал записку Лестрейду с просьбой срочно организовать мне доступ в Холлоуэй, как бы ни возражал инспектор Гарриман. К моему удивлению, я быстро получил ответ: я могу быть в тюрьме в три часа, Гарриман закончил предварительное расследование, а коронерский суд состоится в четверг, то есть еще через два дня. Поначалу я решил, что это хорошая новость. Но потом мне в голову пришло более зловещее объяснение. Если Гарриман входит в число заговорщиков, как предполагал Холмс и что следовало из его поведения да и самого внешнего облика, вполне возможно, что он отошел в сторону по другой причине. Человек, угощавший меня ужином, донес до меня серьезную мысль: предстать перед судом Холмсу не позволят. Что, если убийцы готовят удар и Гарриману об этом прекрасно известно?
Утренние часы я провел в томительном ожидании и уехал с Бейкер-стрит задолго до назначенного времени, соответственно на Кэмден-роуд я прибыл, когда часы пробили половину третьего. Кучер высадил меня у ворот и, несмотря на мои протесты, спешно уехал, и я остался стоять, окруженный промозглым туманом. Винить кучера я не мог. Около такого места нормальный христианин по своей воле задерживаться не будет. Тюрьма была выстроена в готическом стиле из крупного кентского песчаника. С первого взгляда она напоминала приземистый и жутковатый замок из детской сказки, написанной, чтобы потрафить какому-нибудь маленькому злодею. Она состояла из нескольких башенок и труб, флагштоков и зубчатых стен, а в небо, почти пронзая облака, взмывала одинокая башня. Разбитая и сдобренная грязью дорога вела к главному входу, один вид которого отбивал у посетителей всякую охоту сюда приходить: массивные деревянные ворота, стальные опускающиеся решетки, обрамленные с обеих сторон голыми и высохшими деревьями. Все сооружение окружала кирпичная стена футов пятнадцати высотой, но над ней просматривался один из корпусов с двумя рядами маленьких зарешеченных окон, чья строгая упорядоченность наводила на мысль о пустоте и убогости жизни тех, кому пришлось оказаться внутри. Тюрьма была выстроена у подножия холма, и за ней виднелись радующие глаз пастбища и склоны, уходившие вверх к Хайгейту. Но это был уже другой мир, задник от другого спектакля, который опустили на сцену по ошибке. Тюрьма Холлоуэй стояла на бывшем кладбище, и дыханье смерти и распада все еще витало над этим местом, проклятием нависая над его обитателями, а тех, кого судьба пока уберегла, предупреждала: держитесь отсюда подальше. Получасовое ожидание в этой гнетущей полутьме далось мне нелегко — мое дыхание прямо у рта подхватывал морозец, а холод настойчиво поднимался от земли по ногам. Наконец я прошел вперед, прижимая к груди книгу со спрятанным в корешке ключом. Я вошел в тюрьму, и мне вдруг пришло в голову: если у меня найдут ключ, это жуткое место вполне может стать моим домом. Скажу честно, что в обществе Шерлока Холмса я нарушал закон по крайней мере трижды, всегда действуя из благих побуждений, но сейчас моя преступная деятельность достигла наивысшей точки. Как ни странно, я совсем не нервничал. Как-то не думал о том, что всякое может случиться. Все мои мысли были сосредоточены на попавшем в беду друге.
Я постучал в незаметную дверь рядом с воротами, и ее почти тут же открыл на удивление добродушный и даже общительный тюремщик, одетый в темно-синие блузу и брюки, на широком кожаном ремне висела связка ключей.
— Заходите, сэр. Заходите. Нынче внутри приятнее, чем снаружи, а такое, по правде говоря, случается не часто.
Он запер за нами дверь, и мы пошли через двор ко вторым воротам, поменьше, которые, однако, не уступали по надежности первым. Меня встретила гробовая тишина — в этом было что-то зловещее. На ветке сидела всклокоченная черная ворона — других признаков жизни не было. Свет быстро угасал, но фонари пока не зажгли, и у меня было чувство, что я попал в царство теней, в мир, начисто обесцвеченный.
Мы вошли в коридор, на одной стороне которого была открытая дверь, — через нее меня и провели в маленькую комнату, там стоял стол, два стула, одинокое окно выходило прямо на кирпичную стену. Сбоку — шкафчик, на крючках болталось примерно пятьдесят ключей. Прямо передо мной висели большие часы, секундная стрелка двигалась как-то задумчиво, делая паузу перед каждым шажочком, словно подчеркивая, как медленно тянется время для всех, кого угораздило сюда попасть. Под часами сидел человек. Он был в той же форме, что и встретивший меня работник, но с позолоченной отделкой на фуражке и плечах, что говорило о его высоком ранге. Он был в возрасте, с бобриком седых волос и суровым взглядом. Увидев меня, он с трудом поднялся и вышел из-за стола.
— Доктор Ватсон?
— Да.
— Меня зовут Хокинс. Я начальник тюрьмы. Вы пришли навестить господина Шерлока Холмса?
— Да. — Я произнес это слово, и меня внезапно охватил страх.
— К сожалению, вынужден сообщить вам, что утром он заболел. Уверяю вас, мы сделали все возможное, чтобы создать ему условия, подходящие для столь известного человека, хотя его обвиняют в очень серьезном преступлении. Его поместили отдельно от других преступников. Я лично навестил его несколько раз и имел удовольствие с ним разговаривать. Заболел он внезапно, ему сразу же была оказана медицинская помощь.
