глубокой подавленности, охотницей за чужим состоянием, только и мечтавшей на ее брате нажиться. А я, между прочим, привезла сюда свои деньги, и немаленькие. Я, между прочим, вернула Эдмунду здоровье на борту «Каталонии». Кем бы я ни была, Элиза и ее матушка с самого начала меня возненавидели, с самого начала меня отвергли. Понимаете, Эдмунд всегда принадлежал им — младший брат, преданный сын, им невыносимо было думать, что кто-то еще может сделать его счастливым. И в смерти своей матери Элиза обвиняет меня. Представляете? Пламя вырвалось из газовой горелки, трагический несчастный случай, а она вбила себе в голову, что ее мама покончила жизнь самоубийством, лишь бы не видеть меня новой хозяйкой в их доме. Возможно, у них обеих помутился рассудок. Я не смею сказать это Эдмунду, но это правда. Почему они не могли смириться с тем, что он любит меня, почему не могли за нас порадоваться?

— А это новое заболевание?..

— Элиза считает, что ее травят ядом. Мало того, она убеждена, что это моих рук дело. Не спрашивайте, почему она в этом убеждена. Я же говорю — помутнение рассудка!

— Вашему мужу об этом известно?

— Конечно! Она обвинила меня в его присутствии! Бедный Эдмунд! Я никогда не видела мужа таким смущенным. Он не знал, как реагировать. Что будет с ее рассудком, если он возьмет мою сторону? Эдмунд был совершенно подавлен, но едва мы остались одни, он кинулся ко мне, умоляя его простить. Элиза больна, в этом нет сомнений. Эдмунд считает, что ее навязчивые мысли — следствие этой болезни. Вполне возможно, он прав. Но все равно для меня это положение стало невыносимым. Пищу для нее теперь готовят отдельно, и Кирби несет ее прямиком из кухни в ее комнату, ни на секунду не выпуская из поля зрения. Фактически Эдмунд ест из той же тарелки, что и она. Он делает вид, что составляет ей компанию, но по сути выполняет те же функции, что и дегустатор в Древнем Риме. Может, мне следует его за это поблагодарить. Вот уже неделю он ест все, что и она, и прекрасно себя чувствует, а ей становится все хуже. Если я добавляю ей в пищу сонную одурь, почему же эта отрава действует так избирательно? Это настоящая загадка.

— А в чем причину ее болезни видят доктора?

— Они в полном замешательстве. Сначала они решили, что это диабет, потом заражение крови. Теперь они опасаются худшего и лечат ее от холеры. — Она опустила голову, а когда подняла снова, глаза ее были полны слез. — Скажу вам жуткую вещь, доктор Ватсон. Иногда я хочу, чтобы Элиза умерла. Я никогда не желала смерти другому человеку, даже моему бывшему мужу в минуты его пьяного буйства. Но порой я думаю: если Элиза уйдет, по крайней мере нас с Эдмундом оставят в покое. Разлучить нас — вот мечта всей ее жизни.

— Вы хотите, чтобы я съездил с вами в Уимблдон? — спросил я.

— Вы поедете? — Глаза ее загорелись. — Эдмунд не хотел, чтобы я встречалась с Шерлоком Холмсом. По двум причинам. С его точки зрения, деловые отношения между ним и вашим коллегой завершены. Человек из Бостона, который его преследовал, мертв, а значит, никаких действий больше не требуется. И если я приведу в дом детектива, Элиза, по его мнению, лишний раз убедится в своей правоте.

— А вы что считаете?

— Я надеялась, что господин Холмс докажет мою невиновность.

— Если вам станет легче на душе, я готов вас сопроводить, — сказал я. — Но имейте в виду, я всего лишь врач общей практики, мой врачебный опыт ограничен, хотя длительное общение с Шерлоком Холмсом научило меня подмечать необычное, и, возможно, я увижу нечто, ускользнувшее от внимания других докторов.

— Правда, доктор Ватсон? Я буду вам очень благодарна. Временами я чувствую себя совершенно чужой в этой стране, и какое благо, что можно рассчитывать на чью-то поддержку.

Мы вышли вместе. Я не собирался покидать Бейкер-стрит, но было ясно, что сидение в четырех стенах вряд ли что-то даст. Лестрейд по моей просьбе пытался что-то сделать, но разрешение посетить Холмса в Холлоуэе пока получено не было. Майкрофт в «Диогене» появится только ближе к вечеру. И, несмотря на сказанное госпожой Карстерс, тайна человека в кепке была далека от разрешения. Будет интересно снова встретиться с Эдмундом Карстерсом и его сестрой… Конечно, я плохая замена Холмсу, но вдруг удастся увидеть или услышать что-то, способное пролить свет на происшедшее и ускорить освобождение моего друга.

Поначалу Карстерс не обрадовался, когда я появился в вестибюле его дома с изысканными картинами и негромко тикающими часами. Он собирался ехать на обед и был одет со всей тщательностью: сюртук, серый сатиновый шейный платок, до блеска начищенные туфли. Цилиндр и трость лежали на столике у двери.

— Доктор Ватсон! — воскликнул он и повернулся к жене. — Кажется, мы договорились, что прибегать к услугам Шерлока Холмса больше не будем?

— Я не Холмс, — уточнил я.

— Это верно. Я только что прочитал в газете, что господин Холмс попал в пренеприятную историю.

— Он расследовал дело, которое к его двери принесли вы.

— Но это дело завершено.

— Вынужден с вами не согласиться.

— Будет тебе, Эдмунд, — вмешалась госпожа Карстерс. — Доктор Ватсон был настолько добр, что приехал сюда со мной из Лондона. Он согласился осмотреть Элизу и высказать свое авторитетное мнение.

— Элизу осмотрели уже несколько докторов.

— Еще одно мнение лишним не будет. — Госпожа Карстерс взяла мужа за руку. — Ты не представляешь, в каком я состоянии последние несколько дней. Прошу тебя, дорогой. Пусть доктор ее осмотрит. Может быть, ей полегчает, хотя бы потому, что кто-то выслушает ее жалобы.

Карстерс смягчился. Похлопал жену по руке.

— Хорошо. Но прямо сейчас не получится. Сестра поднялась поздно, и я слышал, что она принимает ванну. С ней Элси. Пока она приведет себя в надлежащий вид, пройдет не меньше получаса.

— С удовольствием подожду, — сказал я. — Пока есть время, если не возражаете, я бы осмотрел кухню. Коль скоро ваша сестра настаивает, что в пищу ей что-то подмешивают, есть смысл посмотреть, где эту пищу готовят.

— Разумеется, доктор Ватсон. Извините, что был груб. Господину Холмсу я желаю всего наилучшего, а вас рад видеть. Просто этому кошмару не видно ни конца ни края. Сначала Бостон, потом моя несчастная мама, потом убийство в гостинице и вот теперь Элиза. Только вчера я приобрел работу гуашью рубенсовской школы, прекрасная работа — Моисей на Красном море. И сейчас я думаю: а вдруг на меня наслали проклятия, как на египетского фараона?

Мы спустились вниз, в большую и довольно просторную кухню, до того заполненную всякими кастрюлями и сковородками, дымящимися котлами и столами для резки и рубки, что складывалось впечатление активной деятельности, хотя деятельность была сведена почти к нулю. В комнате находились трое. Одного я узнал сразу. Это был дворецкий Кирби, который в свое время пустил нас в Риджуэй-холл. Он сидел за столом и намазывал хлеб маслом. Маленькая рыжеволосая толстушка стояла у плиты и помешивала суп, и аромат говядины и овощей распространялся по комнате. Третьим был молодой проныра, он сидел в углу и лениво протирал ножи и вилки. Кирби с нашим появлением поднялся, а парень остался сидеть, поглядывая через плечо, будто вошли какие-то незваные гости, не имевшие права его беспокоить. Этому длинноволосому блондину с девичьим лицом было лет восемнадцать-девятнадцать. Я вспомнил, как Карстерс говорил Холмсу и мне, что под лестницей у них работает племянник жены Кирби, Патрик, — видимо, это он и был.

Карстерс представил меня.

— Это доктор Ватсон, он пытается определить, чем больна моя сестра. Он задаст вам несколько вопросов — постарайтесь ответить на них как можно откровеннее.

Я навязчиво вторгся в кухню, но совершенно не знал, что говорить, и начал с поварихи, которая из троих казалось наиболее открытой для беседы.

— Вы миссис Кирби? — спросил я.