кожи, не то от хибати с красными угольками, и теплая комната не позволяли Ока подняться с места и уйти. Постепенно он освоился, стал держаться свободнее и даже забыл о своих заботах и неприятностях.

После этого вечера Ока стал частым гостем в «Усадьбе красавиц». Иногда он встречался там с Курати, и они с удовольствием вспоминали о днях, проведенных на пароходе. Он на все смотрел глазами Йоко. То, что считала хорошим Йоко, считал хорошим и он. Что не нравилось ей, безусловно не нравилось и Ока. Только в отношении Айко их взгляды расходились. Сестры были привязаны друг к другу, хотя Йоко не нравился характер Айко. Зато Ока, судя по всему, был искренне влюблен в Айко.

Как бы то ни было, появление Ока в их компании внесло разнообразие в жизнь «Усадьбы красавиц». Иногда сестры в сопровождении Курати и Ока выходили прогуляться за ворота «Тайкоэн», вызывая любопытство прохожих, которые разглядывали эту празднично красивую группу.

Вскоре и Кото узнал адрес Йоко и в феврале переслал ей письмо Кимура, минуя Курати. Сам он, однако, упорно не желал приписать от себя даже слово.

Приблизить к себе Кото значило приблизить разрыв с Кимура. С другой стороны, если бы ей удалось обрести власть над этой простой душой, тогда Кимура, пожалуй, успокоился бы. Йоко хотелось приручить Кото еще и из свойственного ей озорства. Но это ее желание так и осталось неудовлетворенным.

Дела Кимура, против ожидания, развивались успешно. Он прислал вырезки из «Чикаго трибюн», где под рубрикой «Молодые предприниматели» был помещен его портрет с надписью «Будущий Пибоди Японии» и хвалебная заметка. В заметке говорилось, что Кимура один из многих способных молодых людей, работающих под руководством господина Гамильтона, что он блестящий предприниматель, добропорядочный и глубоко сознающий общественные интересы, и что в скором времени он завоюет в Японии такое же доброе имя, как в Америке – Пибоди.

Время от времени Кимура посылал Йоко довольно крупные суммы и просил сообщить, сколько всего она задолжала Курати. Он как-нибудь соберет нужную сумму и вышлет ей. Кимура писал, что Йоко должна как можно скорее освободиться от покровительства Курати, тем самым она завоюет симпатии общества и, кроме того, докажет, какие чувства питает к нему, Кимура. Йоко же, души не чаявшая в Курати, лишь язвительно усмехалась.

У Курати дела шли не блестяще. Хотя, по его собственному утверждению, в организуемый ими союз должны были войти только японские лоцманы, Курати говорил, что им необходимо начать переговоры с такими же союзами во всех портах Востока и побережья Западной Америки. Однако в связи с шумихой, поднятой вокруг вопроса о японской иммиграции в западных штатах США, там усилились антияпонские настроения. Из-за этого переговоры с американцами зашли в тупик. Йоко обратила внимание, что на квартиру к Курати часто приходят иностранцы, судя по виду, американцы. Однажды в великолепном экипаже к нему явился господин в парадном костюме, который показался ей чуть ли не служащим американской миссии. В другой раз это был неряшливого вида, в измятых брюках человек с очень неприятной физиономией.

С февраля Курати заметно помрачнел, стал резким, много пил. Иногда он сквозь зубы ругал Масаи. Но его чувство к Йоко стало еще сильнее, чем прежде, и он постоянно мучил ее, требуя различных доказательств любви. Йоко была в восторге, это действовало на нее, как крепкое вино.

Как-то поздним вечером, уложив сестер спать, Йоко пришла к Курати. Он сидел в одиночестве и угрюмо пил виски, закусывая бисквитами. На столике, где в беспорядке были разбросаны какие-то документы, карты с обозначением морских портов, стоял еще один бокал. Видно, кто-то, скорее всего Масаи только что ушел. Курати встретил Йоко необычно хмурым взглядом, посмотрел на документы, сгреб их своими длинными руками и спрятал в стенной нише. После этого он положил рядом с собой подушку, знаком велел Йоко сесть и хлопнул в ладоши.

– Принеси стакан и зельтерской, – велел он вошедшей горничной и в упор, тяжелым взглядом, уставился на Йоко.

– Йо-тян, ты получаешь деньги от Кимура? Скажи откровенно… (Называть ее при сестрах просто Йоко было неловко, и некоторое время он называл ее О-Йо-сан. Потом услышал, как Йоко обратилась к Садаё – Саа-тян, и ему пришло в голову всех трех сестер звать уменьшительными именами: Йо-тян, Ай-тян и Саа- тян.)

– А что? – Йоко спокойно встретила взгляд Курати. Она полулежала, опершись на обеденный столик и накручивая на палец прядку волос.

– Ничего. Просто я не из тех простофиль, что позволяют совершенно постороннему человеку содержать принадлежащую им женщину.

– Испугался? – Йоко оставалась невозмутимой. Вошла горничная, и разговор прервался. Некоторое время они молчали.

– Я сейчас еду в Такэсиба. Поедем со мной.

– Не могу. Утром сестрам надо в гимназию.

Йоко сказала это просто так. Она нередко уходила, оставляя дом под присмотром старухи из соседней усадьбы. А сегодня ей особенно хотелось побыть с Курати. Надо было поговорить с ним о Кимура, раз уж он сам завел о нем речь.

– Оставь им записку, чтобы не ходили учиться, – сказал Курати. Йоко взяла со стола перо и торопливо написала на листке бумаги, что Курати заболел и она останется у него до завтра, чтобы ухаживать за ним. Если к утру она не вернется, они могут запереть дверь и идти в гимназию. Между тем Курати быстро переоделся, сунул бумаги в свой большой портфель, проверил, надежно ли заперты замки, постоял в раздумье, опустив голову и глядя исподлобья, и наконец спрятал ключ за пазуху.

Был десятый час вечера. У храма Дзюдзёдзи они наняли рикшу. Высоко в холодном небе висела полная луна.

Горничная, встретившая их в гостинице Такэсиба, знала Курати и сразу же провела их в отдельный флигель из двух комнат, находившийся в саду. Ветер стих, но вечер был очень холодным. Ноги у Йоко закоченели, будто зарытые в снег. Курати принял ванну, после него погрузилась в теплую соленую воду Йоко, и ноги ее постепенно отошли.

Горничная приготовила ужин. Это была первая сравнительно дальняя поездка Йоко с Курати. Она вызвала в их сердцах давно забытое нежное чувство, которое обычно возникает во время путешествия вдвоем. В комнате слышен был тихий плеск морских волн, лизавших каменную ограду за лужайкой. В окна смотрела ясная луна. Постоянно ощущавшие присутствие Айко и Садаё или же соседей Курати по квартире,