положил ей руку на плечо и отворил дверь. В каюте, где было темно от табачного дыма, стояло и сидело несколько мужчин. Йоко узнала в них тех самых субъектов, которые вместе с Курати и врачом каждый день собирались тесным кружком в салоне и, потягивая виски, время от времени бесцеремонно вмешивались в разговор других пассажиров. Среди них Йоко заметила и Короку. Курати спокойно вошел, не снимая руки с плеча Йоко.

Судя по тому, как свободно эти люди чувствовали себя в американских костюмах, которые обычно не идут японцам, можно было предположить, что они уже не впервые пересекают Тихий океан. Кто они такие, чем занимаются – Йоко при всей своей проницательности определить не могла. Когда она вошла в каюту, никто из них не представился ей, только один, занимавший самое удобное кресло, уступил его Йоко, а сам, согнувшись почти пополам, втиснулся на койку, где уже кто-то сидел. Это всех рассмешило. Но они тут же с бесстрастными лицами возобновили непринужденный разговор. Эти люди уважали Курати. Он, очевидно, уже рассказал им о своих отношениях с Йоко, и она в конце концов почувствовала себя среди них легко и свободно.

– Придем туда, непременно жди неприятностей. Эта ведьма – жена Тагава не утерпит, чтобы не напакостить.

– Да, она настоящая мегера!

– Ну, что ж, придется все прямо сказать Кимура и решить дело без лишних слов.

В тоне их разговора проглядывало доброжелательное отношение к Йоко. Курати хмуро молчал, а Йоко старалась определить характеры этих людей, разгадать, к чему они клонят. Мужчина средних лет в шелковом ватном кимоно, человек, видно, бывалый, пытливо вглядываясь в лицо Йоко, сказал:

– Вам, пожалуй, лучше всего вернуться в Японию с этим же пароходом.

– Я тоже так думаю, – поддержал его Курати. – А вы как смотрите на это?

– Хм… – Йоко замялась. Ей не хотелось отвечать при незнакомых людях.

Тут с глубокомысленным видом вмешался Короку:

– Это действительно самое лучшее. Проще всего сказаться больной. Пусть все думают, что вы не можете двигаться и поэтому вам лучше не высаживаться, а то начнут придираться карантинные врачи, заставят вас раздеться в карантинном пункте, недавно был такой случай, а потом возникнут международные осложнения или еще какие-нибудь неприятности. Ну и, стало быть, вам лучше оставаться на судне до самого его отхода в Японию. Я все это устрою как нельзя лучше. Ну вот, а перед самым отплытием мы заявим, что сойти вам никак нельзя, и делу конец.

Будто не слушая его, Курати проговорил:

– Если госпожа Тагава наговорит Кимура всяких неприятных вещей, это будет нам только на руку.

Но Йоко знала, что Кимура упрям и так легко ее не отпустит. Какие только сплетни не ходили о ней, но тем, кто настраивал его против Йоко, Кимура обычно возражал:

– Я прекрасно знаю все ее недостатки и слабости. Мне хорошо известно также, что у нее есть внебрачный ребенок. Но как христианин я хочу спасти ее любым способом. Представьте себе спасенную Йоко. Я уверен, что у меня будет идеальная better half.[34]

И это упрямство, присущее северянам, раздражало Йоко.

Йоко молча слушала заговорщиков, собравшихся у Курати. Стратегический план Короку казался ей самым реальным. Приветливо глядя на него, она промолвила:

– Короку-сан, вы советуете мне притвориться больной, а ведь я и в самом деле больна. Все хотела показаться вам, да так и не собралась, думала, мнительность… Что бы это могло быть? Вот тут, в животе, временами какие-то странные боли… Еще перед отъездом они меня мучили.

Один из мужчин, тот, что сидел, согнувшись пополам, усмехнулся. Йоко строго на него посмотрела, но затем тоже улыбнулась.

– Может быть, сейчас не время говорить об этом или вы думаете, что я притворяюсь, но у меня и в самом деле бывают боли… Короку-сан, так вы потом посмотрите меня?

На этом, собственно, совещание и закончилось. Курати и Йоко остались вдвоем. Йоко ткнула Курати пальцем в щеку.

– Итак, теперь я настоящая больная…

Вдалеке уже виднелось густое облако дыма и копоти над Сиэтлом, и Йоко вернулась к себе. Она надела белый европейского покроя капот, длинные волосы заплела в косу и легла в постель. Хотя жалобы Йоко на нездоровье были восприняты как шутка, она давно уже ощущала недомогание. Стоило ей застудить поясницу или поволноваться, как в нижней части живота начинались спазмы. На пароходе они ее не беспокоили, и впервые за последние годы Йоко наслаждалась радостью здоровья. Но к концу путешествия снова стали появляться боли, и с каждым разом все сильнее. Часто немели ноги, поясница, а глаза заволакивало туманом. Лежа в постели и поглаживая живот, Йоко старалась представить себе, что будет, когда пароход подойдет к Сиэтлу. Надо чем-то заняться, думала Йоко, хотя никаких особых дел не было, по крайней мере создать видимость того, что она готова к высадке, собрать вещи, иначе план их не удастся.

Йоко поспешно встала и принялась аккуратно укладывать в чемодан разбросанные повсюду роскошные наряды. Кимоно, в котором она была сегодня, перед тем как лечь в постель, Йоко надела на плечики так, чтобы видна была подкладка и прелестное нижнее кимоно, и повесила на вешалку. Оставленную Курати трубку и его служебный журнал она старательно спрятала в ящик, а оттуда вынула письма Кото. Перед зеркалом она поставила фотографии сестер и Кимура. Да, чуть не забыла самое главное. Она позвала Короку и попросила его приготовить пузырьки с лекарствами и температурный лист. Почти половину содержимого пузырьков, принесенных Короку, она сразу же вылила в плевательницу. Затем достала из чемодана подарки, переданные в Японии для Кимура. Тут были самые разные вещи, уже одним своим запахом напоминавшие родину. Йоко остановилась посреди каюты, перевела дух и осмотрелась. Все было точь-в-точь как в день отъезда из Йокогамы, только цветы увяли, и их выбросили. Йоко смотрела на все эти вещи, овеянные ароматом воспоминаний, и сердце ее болезненно сжималось. Однако слабость быстро прошла и, против обыкновения, не вызвала слез.

В каюте было тихо, слышался лишь легкий шум лебедок. Душа Йоко была так же безмятежно спокойна, как поверхность озера в безветренный день, а тело охватила томная вялость.