Последние минуты перед отплытием всегда бывают особенно суматошны. Близкие друзья не могут оторваться друг от друга и от волнения не способны высказать то, что у них на сердце, те же, кто пришел проводить лишь из вежливости, рассеянно глядят по сторонам, захваченные общей суетой, и теряют из виду своих знакомых. Перед Йоко вдруг стали появляться какие-то люди. Пробормотав приличествующие случаю прощальные слова, они торопливо сходили на берег. Несмотря на сутолоку, Йоко заметила, что взгляд Тагава то и дело останавливается на ней, и, коротко отвечая на приветствия, старалась принять наиболее привлекательную позу и придать лицу выражение наивности. Дядя и тетка, с видом могильщиков, благополучно доставивших гроб к могиле, передали Йоко вещи, поспешно и очень сухо простились с ней и, обгоняя всех, стали спускаться по сходням. Йоко мельком взглянула вслед уходящей тетке и поразилась: надев платье старшей сестры – матери Йоко, тетка оказалась как две капли похожей на нее. Это покоробило Йоко. Но она тут же удивилась, что подобные мелочи могут занимать ее сейчас. Однако ей не пришлось долго размышлять об этом. Подошли еще какие-то родственники, проговорили нечто вроде напутствия, поглядели на нее не то с жалостью, не то с завистью и как призраки исчезли не только из глаз, но даже из памяти Йоко. Четыре школьные подруги Йоко – кто с простой прической на европейский лад, какую носят учительницы, кто с аккуратной «марумагэ»[18] – говорили ей что-то, но слова их принадлежали другому миру, теперь совершенно далекому от нее; они пытались даже всплакнуть, но слезы их были всего лишь слезами предательниц, забывших о данном когда-то обете блюсти свою независимость. Но вот исчезли и они, спасая свои кимоно от дождя. Последней к Йоко робко подошла старая кормилица и низко поклонилась. Йоко почувствовала, что ей невмоготу выносить эту церемонию, и оглянулась, ища глазами Кото. Он по-прежнему неподвижно, будто в оцепенении, стоял у поручней и смотрел прямо перед собой.

– Гиити-сан, пароход вот-вот отойдет. Прошу вас, помогите спуститься на берег женщине… это моя нянька… Боюсь, как бы она не поскользнулась…

Слова Йоко встряхнули Кото. Будто обращаясь к самому себе, он заметил:

– Я бы не прочь сейчас поехать в Америку.

– Пожалуйста, проводите ее до набережной… Непременно приезжайте… Ну вот, Гиити-сан, пришла пора прощаться. Мне, право, очень жаль…

Сама не зная почему, Йоко испытывала к этому юноше теплое чувство. Она не сводила с него широко раскрытых глаз. Кото тоже пристально смотрел на Йоко.

– Не знаю, как и благодарить вас. Еще раз прошу, не оставляйте моих сестер. Я не доверяю тем людям… До свиданья.

– До свиданья, – словно эхо, повторил Кото, оторвался от поручней, надвинул на лоб соломенную шляпу и пошел следом за кормилицей.

Йоко подошла к трапу и раскрыла зонтик, чтобы защитить Кото и кормилицу от дождя. Она провожала их взглядом ступенька за ступенькой, а на мокром от дождя зонтике появились и исчезли, подобно видению, лица Айко и Садаё, с которыми она простилась еще в Токио. Йоко так и не повидалась с Садако. Айко и Садаё просились проводить ее, но Йоко выбранила их и запретила даже говорить об этом. Когда Йоко уже сидела в коляске рикши, Айко зачем-то стала расчесывать волосы, но гребень вдруг сломался. Тут Айко не выдержала и расплакалась навзрыд – словно плотина прорвалась. Садаё не сводила с Йоко сердито блестевших глаз, из которых непрерывно катились слезы…

Совсем одна Йоко отправляется в далекий путь. Уныние и жалость к себе охватили ее. Впрочем, это не помешало ей снова оглянуться на Тагава. В это время с господином Тагава и его супругой прощались двое мальчиков в гимназической форме и девочка с коротко подстриженными волосами и простым поясом, завязанным спереди. Гувернантка подняла девочку, и госпожа Тагава поцеловала ее в лоб. Йоко, которая с материнской нежностью думала о Садако, эта сценка уколола, будто насмешка, но она тут же с презрением подумала: «Женщины все же глупеют, когда у них появляются дети». Себе Йоко позволяла проявлять материнские чувства, а госпоже Тагава почему-то в этом отказывала.

Сцена прощания раздражала Йоко, и она перевела взгляд на пристань. Ни кормилицы, ни Кото там уже не было.

Раздались удары гонга. От суматохи все судно ходило ходуном. Мимо Йоко, придерживая шапочки, пробежали матросы. Они тащили трос, и Йоко казалось, что воздух рвется на части от их неистовых усилий. Столпившиеся у трапа провожающие, как по команде, сняли шляпы. Тут госпожа Исокава, как видно, вспомнила про Йоко и, сказав что-то госпоже Тагава, подошла к ней.

– Настало время проститься, но прежде я хочу представить вас госпоже Тагава. Я вам как-то говорила о ней.

Йоко примирилась с необходимостью стать жертвой любезности госпожи Исокава и даже последовала за нею не без любопытства. Ей хотелось посмотреть, как поведет себя при этом господин Тагава.

– Йоко-сан! – вдруг раздалось за ее спиной. Йоко оглянулась. Рядом стоял незнакомый молодой человек. От него разило винным перегаром, лицо было багрово-красным, глаза налиты кровью. Йоко не успела отпрянуть, и рука этого промокшего до нитки пьяного человека вцепилась ей в плечо.

– Помните меня, Йоко-сан? Вы жизнь моя. Вся моя жизнь! – По его еще не знавшим бритвы щекам текли слезы. Опираясь на Йоко, чтобы не упасть, он продолжал – Вы выходите замуж?.. Поздравляю… Поздравляю… Но вас не будет в Японии. Страшно подумать!.. Я…

Голос молодого человека дрогнул. Он тяжело вздохнул, всхлипнул и горько, совсем по-женски, расплакался, уткнувшись лицом в плечо Йоко.

Неожиданное происшествие смутило Йоко. Она решительно не могла припомнить, кто этот человек, где и когда она с ним встречалась. Уйдя от Кибэ, она легко сходилась с мужчинами и так же легко расставалась с ними, не отдавая предпочтения никому. Может быть, этот юноша один из тех, кого она холодно и расчетливо увлекла, а затем бросила? Память ничего ей не подсказала. Надо как-то от него избавиться. Йоко положила саквояж и сверток на палубу и попыталась стряхнуть его руку с плеча, но тщетно. Родственники и подруги, стоя внизу, смотрели на нее с плохо скрываемым злорадством, и эти взгляды причиняли ей почти физическую боль. Слезы незнакомца просачивались сквозь тонкую ткань кимоно. Его всклокоченные, блестящие волосы касались ее щек, подбородка, и запах их волновал Йоко. Позабыв стыд и приличия, он плакал при всех, и в Йоко шевельнулось нечто вроде легкой гордости, смешанной с негодованием и жалостью.

– Пустите же! Пароход отходит, – строго сказала Йоко. Затем доверительно, будто уговаривала ребенка, прошептала ему на ухо:

– В этом мире все одиноки.

Молодой человек часто-часто закивал в знак того, что хорошо ее понял, однако его дрожащая рука