Это означало бы выбросить вон некоторые самые базовые идеи традиционных левых по части того, как обустроить страну. Ведь нить, которая связывает муниципальные права с рачительным управлением ресурсами, и также суверенитет Квебека с туземным самоуправлением, – это не «более сильное централизованное государство». Это желание самоопределения, экономической устойчивости и активной демократии.

Децентрализация власти не означает отказа от высоких национальных и международных стандартов и от стабильного, справедливого финансирования – в здравоохранении, образовании, доступности жилья и защите окружающей среды. Но она означает, что лозунг левых необходимо сменить с «больше финансирования» на «власть низам» – в городах, резервациях, школах, лесных поселках, на рабочих местах.

Объединение понимающих все это сил поможет устранить назревающие конфликты между коренными и некоренными жителями, между профсоюзами и защитниками среды, между городскими и сельскими сообществами, а также между белым лицом канадской левой партии и более темным – канадской бедности. Для преодоления этих разделений нужна не новая политическая партия – во всяком случае, пока, – а новый политический процесс с достаточной верой в демократию, чтобы из него мог родиться политический мандат.

Создание такого процесса – трудный и долгий проект. Но дело того стоит. Ибо именно в связях этих давно игнорируемых вопросов и не нанесенных на карту сообществ могут быть найдены контуры мощной, истинно новой политической альтернативы.

В Торонто, городе, где я живу, борцы за право на жилье опровергли доводы о том, что антикорпоративный протест умер 11 сентября. Они сделали это, «заблокировав» на прошлой неделе деловую часть города. Это не была благопристойная демонстрация: на плакатах, оповещавших о событии, изображения небоскребов были обведены красным – периметр назначенной зоны активных действий. Как будто 11 сентября и не было вовсе. Конечно, организаторы знали, что целить в офисные здания и биржи сейчас не слишком популярно, особенно в часе лёта от Нью-Йорка. Но ведь Коалиция Онтарио по борьбе с нищетой (Ontario Coalition Against Poverty, OCAP) и до 11 сентября была не очень популярной. Последняя акция этой политической группировки включала в себя «символическое выселение» министра провинции по жилищному обеспечению из его офиса (его мебель вынесли на улицу), так что можете себе представить, какую поддержку в прессе они тогда получили.

И в других отношениях 11 сентября мало что изменило для ОСАР: ночи по-прежнему становятся все холоднее, рецессия столь же грозна. 11 сентября не изменило того обстоятельства, что многие этой зимой умрут на улицах, как умерли прошлой и позапрошлой, если только не будут немедленно найдены дополнительные места для ночлега.

Но для других группировок, более, может быть, оглядывающихся на общественное мнение, 11 сентября меняет многое. По крайней мере в Северной Америке кампании, которые нацелены – даже мирно – на мощные символы капитализма, оказываются помещенными в предельно трансформированный семиотический ландшафт. Ведь атаки 11 сентября были актами реального и ужасающего террора, но также и актами символической войны, мгновенно как таковые и понятыми. По словам многих комментаторов, башни-близнецы были не просто зданиями, они были «символами американского капитализма».

Конечно, трудно доказать, что самый разыскиваемый Америкой уроженец Саудовской Аравии и миллионер что-то имеет против капитализма (и даже очень сомнительно, если принять во внимание довольно внушительную глобальную экспортную сеть Усамы бен Ладена, начиная от товарного земледелия и кончая нефтяной трубой). И все же движению, которое одни называют «антиглобалистским», а другие «антикапиталистическим» (а я склонна неуклюже называть просто «движением»), трудно избежать обсуждения символики – всех их антикорпоративных знаков и знамений: логотипов, ставших жертвой глушения культуры, партизанского слога их высказываний, выбора брендовых названий и политических мишеней, всего того, что составляет господствующую в движении метафорику. Многие политические противники антикорпоративного активизма используют символику атак на Всемирный торговый центр и Пентагон в качестве довода, что молодые активисты, играя в партизанскую войну, оказались застигнуты реальной войной. В газетах всего мира уже появляются некрологи; типичный заголовок – «Антиглобализм – это безнадежно вчерашний день». Движение, согласно газете The Boston Globe, «лежит в развалинах». Так ли это?

Наш активизм уже не раз объявляли умершим. Собственно говоря, его с постоянством ритуала объявляют умершим накануне и после каждой массовой демонстрации: наши стратегии якобы дискредитированы, наши коалиции раздроблены, наши доводы несостоятельны. А демонстрации тем временем растут – от 50 000 участников в Сиэтле до 300 000, по некоторым оценкам, в Генуе.

В то же время было бы глупо притворяться, будто после 11 сентября ничего не изменилось. Это особенно поразило меня недавно, когда я просматривала слайд-шоу, которое я составляла тогда – перед атаками. Тема: как антикорпоративная образная система все более абсорбируется корпоративным маркетингом. Так, один слайд показывает группу активистов, распыляющих краску на витрину Gap во время протестов против ВТО в Сиэтле. На следующем слайде – недавнее оформление витрины Gap с собственным граффити – написанным краской из распылителя словом «независимость». Далее – кадр из игры Sony PlayStation «Чрезвычайное положение»: крутые анархисты швыряют камни в мерзких спецполицейских, защищающих фиктивную «Американскую торговую организацию». Все, что я вижу сейчас, – это как 11 сентября вмиг затмило все эти мгновенные снимки «войны образов», сдуло как ветром, как игрушечные автомобили и прочие декорации на съемочном макете фильма о катастрофе.

Несмотря на изменения в политическом ландшафте – или благодаря им, – слайд-шоу хранит память о том, почему это движение вообще выбрало для себя символическую борьбу. Решение ОСАР «закрыть» деловую часть города возникло из очень конкретного набора обстоятельств. Как и многие другие, старающиеся вынести вопросы экономического неравенства на политическую повестку дня, люди, которых представляет эта организация, чувствовали себя выброшенными, оставленными вне парадигмы, исчезнувшими, а потом восстановленными уже в качестве проблемы попрошаек и мойщиков автостекол у светофоров – проблемы, которая требует нового жесткого законодательства. Они осознали, что противостоять им приходится не какому-то местному политическому противнику или даже конкретному трудовому закону, но некой экономической парадигме – невыполненному обетованию дерегулированного капитализма с просачиванием благ сверху вниз.

Отсюда и трудность современного активизма: как организовать борьбу против идеологии столь всеобъемлющей, что у нее нет краев, настолько вездесущей, что кажется, будто ее нет нигде? Где находится место сопротивления для тех, чьи рабочие места ликвидируют, чьи поселения постоянно выкорчевывают? За что нам хвататься, когда столь многое из того, что могущественно, – одновременно и виртуально: торговля валютой, котировки акций, интеллектуальная собственность и закулисные торговые соглашения?

Коротким ответом на это – во всяком случае до 11 сентября – было: хвататься за все, что попадется под руку, – брендовый имидж известного транснационала, биржа, встреча мировых лидеров, отдельное торговое соглашение. Все, что хотя бы ненадолго делает неосязаемое реальным, сводит необъятность к какому-то человеческому масштабу. Короче говоря, находить символы и надеяться, что они станут метафорами для перемен.

Например, когда США начали торговую войну против Франции за то, что та посмела запретить приправленную гормонами говядину, Жозе Бове и Французская конфедерация фермеров привлекли к себе внимание мира не воплями об импортных пошлинах на рокфор. Они просто «стратегически демонтировали» McDonald's.

За последнее десятилетие многие активисты усвоили, что «белое пятно» в международных делах, которое существует для многих западных людей, можно закрыть, если привязывать кампании протеста к