десяти тысяч. А ему, мол, сидеть в тюрьме приличней не за такую ерунду, а за хороший куш… И будет на что жить потом, после тюрьмы, когда его никто не примет на работу… Ну не скот?

– Скот, – кратко согласился Гарлей.

– И я уверен, он отправился в мой домик в поисках тайника для украденного… Ну а коли так, то при известном везении это место можно будет отыскать… а?

Вместо ответа, Гарлей Раймонд стал надевать пальто.

– Я готов, мистер Блейн. Поехали.

– Подкрепитесь сначала. Пойдите в ресторан и поужинайте как следует. Мне все равно не освободиться раньше чем через час-полтора… Было бы хорошо, чтобы вы примерно через этот промежуток времени ждали меня в холле… Честное слово, мой мальчик, огромную тяжесть вы снимаете с моей души!

Поздним вечером домик казался отрезанным от всего мира. Тишина заставляла человека вспомнить, что у него есть душа, и он начинал вслушиваться в неясный ритм внутри себя.

Звезды висели прямо над верхушками сосен. Гарлею казалось, что выйди он на веранду да прицелься из мелкокалиберной винтовки – и все они упадут к его ногам, как елочные игрушки. Вечер был неприятно холодный, с той особой пронизывающей сыростью, характерной для горных мест, леденящей и заставляющей думать о кресле перед горящим камином, и больше ни о чем.

Как только мистер Блейн уехал, Гарлей сразу же растопил печку. Сухие сосновые полешки весело трещали, и его охватила волна тепла – только сейчас он почувствовал, как промерз. Взяв в передней комнате одеяло, Гарлей устроил себе уютную постель на хорошей, пружинистой кушетке и вернулся к теплу очага. Но очарование огня нарушилось каким-то посторонним шорохом.

Гарлею почудились чьи-то шаги. Свет он еще не зажигал, юркнув в холодную кухню, плотно закрыл дверь туда, где мерцала горящая печка… Правда, его мог выдать дымок из трубы…

Запоры надежны. Он прижался лицом к окну. На веранде, несомненно, кто-то был, с кошачьей легкостью двигался от одного окна к другому, пытаясь заглянуть внутрь.

Чтобы глаза привыкли к темноте, Гарлей на секунду зажмурился. Когда он снова открыл их, незнакомец показался ему рельефней. К тому же щелочка света из той комнаты, где топилась печка, сквозь неплотную драпировку слабой полоской перерезала чужое лицо, будто фосфоресцирующим карандашом. Гарлею надоела игра в прятки, и он уже решил выйти, как вдруг услышал:

– Эй! Есть кто в доме?

Голос тут же поглотила мертвая тишина.

Гарлей подошел к двери, но не открыл ее.

– Кто там?

– Произошел несчастный случай.

– Где?

– На дороге. Внизу.

– Вы ранены?

– Нет, но мне нужна помощь.

Гарлей распахнул дверь. Стоявший перед ним человек был молод. Губы капризно очерчены, но взгляд прямой и твердый, невысокого роста, худощавый, но мускулистый, с быстрыми движениями и, очевидно, хорошей реакцией.

– Я не знал, что здесь живут, пошел наугад. Извините.

– Я здесь «живу» от силы полчаса, – сказал Гарлей и тут же добавил: – Вы, как видно, лучше меня знакомы с местностью?

Молодой человек поклонился:

– Ваш ближайший сосед. Мой домик в полумиле отсюда.

Гарлей протянул руку:

– Гарлей Раймонд.

– А я – Бертон Страг. Писатель, с вашего позволения. Мы с сестрой арендовали брихемовский домик.

– Кажется, я его видел… Не войдете?

– Лучше, если вы сами выйдете. Там под откос свалилась машина. Я было отправился к Роду Витону, а по дороге мне что-то мелькнуло в вашем домике. Я даже удивился. Вот уже несколько месяцев тут не было живой души.

– Кто тот человек, о котором вы упомянули?

– Родней Витон, художник. По его милости мы тут и оказались. Он приобрел здешнюю хижину, сманил нас… Ну а вы не против пойти поинтересоваться той машиной?

– Это не очень далеко? – спросил Гарлей и пояснил: – Видите ли, я так называемый выздоравливающий…

Страг взглянул на него с невольным восхищением:

– Фронт?

– Да.

– Проклятье! Я так рвался, не пустили. Туберкулез. Пока живешь себе потихонечку – ничего… Но под пулями вряд ли это возможно… Пожалуй, вам лучше не ходить, если у вас еще не все о’кей. Авария произошла примерно в четверти мили отсюда.

– Выходит, где-то возле…

– Да. Там, где развилка. Кто-то гнал на большой скорости и не заметил поворота. Голубая громадина… Вряд ли уцелели люди, но хотелось бы удостовериться. Чтобы поднять машину, надо вызвать парней. Вот почему я…

– Иду, – сказал Гарлей, всеми силами подавляя волнение. «Голубая громадина» могла оказаться машиной Хардисти.

– Вы думаете, водителя придавило?

– Всякое может быть. А может, и уцелел, сам удрал за помощью. Во всяком случае, там осталась моя сестра. Если понадобится, она успокоит, что помощь близка. Идите, а я забегу за Витоном, и мы догоним вас.

– Договорились. Оденусь, проверю печку и пойду.

Гарлей вернулся, помешал в печке, закрыл заслонку и надел пальто, застегнувшись на все пуговицы. Затем положил в карман фонарик и вышел, заперев дверь на ключ…

Стало заметно холоднее и темнее. По дороге Гарлею приходилось несколько раз пускать в ход фонарик. Он был так поглощен тем, как бы не попасть в какую-нибудь яму, что незаметно для себя быстро достиг того места, где дорога пересекалась с главным шоссе.

Да, если машина выскочила сюда на полном ходу, то ей ничего не стоило загреметь с обрыва.

Раймонд снова включил фонарик, ища следы колес. Они казались достаточно четкими. Если их ищешь. А когда они ехали сюда с Блейном, оба не думали ни о каких следах и ничего, разумеется, не заметили.

– Эй! – откуда-то снизу, из темноты, донесся до него женский голос.

– Хэлло! – отозвался Гарлей. – Это мисс Страг?

– Да.

Тут он увидел ее. Она стояла на крутом склоне, держась за сосну.

– Не вздумайте спускаться здесь. Пройдите вперед по дороге еще немного, там есть плоский каменный выступ… и будьте осторожны.

– Скоро должны подойти ваш брат и его приятель, за которым он пошел. Я из домика мистера Блейна, вверх по дороге… Далеко машина от вас?

– Прямо подо мной. Похоже, она пустая.

Гарлей прошел еще немного и обнаружил подобие каменного мостика, по которому спустилась девушка.

Она оказалась высокой и стройной. Больше он ничего не увидел – не будешь ведь направлять фонарик в лицо. Во всяком случае, судя по небрежному тону, она знала себе цену. Гарлей представился. Она назвала себя Лолой. И он почувствовал на себе тот вопросительный взгляд, которым во время войны встречают