Гамильтон Бергер посмотрел прямо в глаза адвокату.

– Я с симпатией воспринимал кое-что из того, что вы делали в прошлом, Мейсон. Я с восторгом относился к вашим методам и достигаемым вами результатам, пока не понял, что в том, что касается отправления правосудия, ваши методы приносят больше вреда, чем пользы. А теперь я разобью ваш карточный домик.

– Каким образом?

– Я предъявлю вашей секретарше обвинение в сокрытии важного свидетеля в деле об убийстве. После этого – вам, как сообщнику. Я добьюсь вынесения приговоров вам обоим, а потом лишения вас права адвокатской практики. Скорее всего, сейчас у вас в кармане лежит «хабеас корпус», чтобы бросить его мне на стол, как ваше последнее слово. Давайте, выкладывайте его. Я не хочу проявлять излишнюю жестокость по отношению к мисс Стрит. Я вообще начал против нее дело только затем, чтобы добраться до вас. Я не намерен сажать мисс Стрит в тюрьму. Я готов принять от вас «хабеас корпус» и соглашусь на то, чтобы мисс Стрит немедленно отпустили под залог. Однако я обвиню ее в совершении преступления. Если она подаст прошение на условное осуждение, я не стану ей препятствовать. Затем я выдвину обвинение против вас. Я не стану требовать заключения вас в тюрьму, просто попрошу назначить штраф, а затем я использую вынесенный приговор, чтобы добиться прекращения вашей адвокатской деятельности. – Бергер отодвинул назад вертящийся стул и встал. – Приготовленное вами последнее слово – «хабеас корпус» – несколько потеряло свою драматичность, не так ли, Мейсон?

Адвокат тоже встал и посмотрел через стол на окружного прокурора.

– Я предупреждал вас, что последнее слово останется за мной, Бергер. И оно на самом деле останется. Вы загипнотизировали себя, трактуя закон только с точки зрения окружного прокурора. Окружные прокуроры приложили массу усилий, чтобы сформировать определенное общественное мнение. Постепенно вы так задурили головы простым людям, что они не сомневаются в вас, доверяют вам и считают, что вы не можете обвинить невиновного человека.

– Рад, что вы признаете это, Мейсон.

– Вам следует не радоваться, а расстраиваться.

– Почему?

– Потому что простые люди сидели сложа руки и давали обвинителям возможность так трактовать закон, что в результате конституционные гарантии улетучились. Сейчас другие времена. Мы живем в изменяющемся мире. Вероятно, определение преступления будет расширено. Когда обычного гражданина приведут в суд, он поймет, что все работает против него. Якобы все направлено против профессионального преступника, однако на самом деле – против обычных граждан, потому что вся юридическая процедура полностью подорвана. Обычным людям пора проснуться и осознать, что вопрос не в том, виновен человек или невиновен, а в том, может ли быть его виновность или невиновность доказана с использованием процедуры, оставляющей гражданину его законные права, гарантированные Конституцией. Вы возражаете против рассчитанных на публику, драматичных методов защиты. Вы упускаете из виду тот факт, что на протяжении последних двадцати пяти лет обманывали общественность, чтобы люди отдали свои конституционные права, а в результате единственные оставшиеся эффективные методы защиты – это рассчитанные на публику и драматичные. А теперь, господин окружной прокурор, идите, арестовывайте Деллу Стрит, и мы продолжим обсуждение вопросов в зале суда.

– Вы правы, Мейсон, мы решим все именно там. И, кстати, ваше последнее слово не оказало на меня особого впечатления.

Адвокат остановился в дверном проеме и повернулся к Гамильтону Бергеру с искаженным от гнева лицом.

– Я пока еще не сказал последнего слова. Я сделаю это в зале суда, – произнес он и захлопнул за собой дверь.

Судья Ланкершим проследовал на свое место под шепот зрителей, собравшихся в переполненном зале суда. Бейлиф стукнул молоточком, призывая к тишине.

– Слушается дело по обвинению Деллы Стрит, – объявил судья Ланкершим.

Мейсон встал и обратился к судье:

– Обвиняемая находится в зале суда. Она была выпушена из-под стражи под залог. Я прошу отметить в протоколе, что она прибыла в суд на слушание.

– Это будет отмечено в протоколе, – постановил судья Ланкершим. – Залог действует на период всего судебного процесса. Насколько я понимаю, настоящий процесс проводится безотлагательно по настоянию адвоката защиты.

– Совершенно верно, – подтвердил Гамильтон Бергер.

– Я хотел бы выслушать версию обвинения, – обратился судья Ланкершим к окружному прокурору.

– Ваша честь, я выступлю с коротким вступительным словом. Пока полицейские занимались расследованием одного преступления, а именно нападения со смертоносным оружием с целью совершения убийства неизвестным на Джерри Темплара, обвиняемая по настоящему делу преднамеренно увезла и скрыла свидетеля, Франклина Шора, обладавшего определенной информацией, которая в случае передачи ее полиции значительно помогла бы органам правопорядка в раскрытии преступления. Обвиняемая прекрасно осознавала важность фактов, известных указанному свидетелю, тем не менее скрыла его от полиции и продолжает скрывать.

– Обвиняемая утверждает, что невиновна? – уточнил судья Ланкершим.

– Да, – подтвердил Мейсон, – и потребовала суда присяжных. И, чтобы показать нашу лояльность, мы готовы принять первых двенадцать присяжных из представленного списка, не допрашивая их.

Судья Ланкершим посмотрел на Перри Мейсона поверх очков.

– Вы настаиваете на суде присяжных?

– Да. Это гарантируется Конституцией гражданам нашего штата. Мы лишились многих конституционных гарантий, не настаивая на них. От имени обвиняемой я требую суда присяжных. В противном случае я оставил бы решение этого дела на полное усмотрение вашей чести.

– Вы согласны на предложение мистера Мейсона о том, чтобы первые двенадцать человек из списка выступили в качестве присяжных по слушаемому делу, господин окружной прокурор? – повернулся судья Ланкершим к Гамильтону Бергеру.

Гамильтон Бергер, решивший лично вести дело и посадивший своих помощников на дальние углы стола, отведенного для обвинения, встал со своего места.

– Нет, ваша честь. Мы хотели бы допросить присяжных, как обычно.

Мейсон опустился на стул и заявил с улыбкой:

– У меня нет вопросов ни к одному присяжному. Я отказываюсь от отвода, как с указанием причины, так и без указания причины. Я считаю, что любые двенадцать граждан США, которые займут скамью присяжных, вынесут правильное решение в отношении обвиняемой, после того как будут представлены доказательства, а это все, что требуется обвиняемой.

– Высокому суду, – заявил Гамильтон Бергер, – следует обратить внимание на то, что адвокат защиты намерен использовать свой отказ от права допроса присяжных как колышек, на который он повесит эффектное заявление, единственной целью которого будет произвести впечатление на присяжных и…

– Суд понимает ситуацию, – перебил судья Ланкершим. – Присяжным не следует обращать внимание на не относящиеся к сути замечания представителей сторон. Давайте продолжим слушание. При сложившихся обстоятельствах «вуар дир»[5] ложится на вас, мистер Бергер.

Гамильтон Бергер провел допрос присяжных, не жалея сил, задавая все новые вопросы, рассчитанные с математической точностью, не упуская ни единой детали, пытаясь выяснить, беспристрастен ли данный человек или нет. Мейсон сидел, откинувшись на стуле с улыбкой на губах. Весь его внешний вид показывал, что он абсолютно не обращает внимания ни на вопросы, ни на ответы. Чем дольше Гамильтон Бергер допрашивал потенциальных присяжных, тем больше становилось понятно, что он сомневается в их честности и беспристрастности, что резко контрастировало с отношением адвоката защиты и определенно было не в пользу окружного прокурора. Помощники дважды пытались предупредить Гамильтона Бергера об этом, но он не обратил на их слова никакого внимания, а упрямо продолжал задавать вопросы.

После того как окружной прокурор закончил, судья Ланкершим объявил: