что стенографист едва мог его расслышать, но иногда он, напротив, начинал говорить слишком громко и при этом всячески старался утаивать свои отношения с Инес Колтон. Когда он закончил, Киттеринг заявил, желая этим, видимо, застать Мейсона врасплох:

– Можете начинать перекрестный допрос.

– Услышанного вполне достаточно, – с учтивой улыбкой ответил адвокат. – У меня нет вопросов.

Гарольд выглядел озадаченным, а Киттеринг искренне недоумевал:

– Вы хотите сказать, что перекрестного допроса этого свидетеля не будет? Вы не станете проводить перекрестного допроса для установления личности убитого?

– Нет, – ответил Мейсон коротко.

– Очень хорошо. Свидетель может быть свободен, а я хотел бы пригласить следующего, хотя это и не вполне законно, – мистера Гая Т. Серла.

Судья Кнокс взглянул на Перри Мейсона.

– У вас нет возражений? – спросил он.

– Никаких, – откликнулся адвокат.

Серл медленно подошел, его привели к присяге, затем он ответил на обычные формальные вопросы и вопросительно посмотрел на Киттеринга.

– Вы знали Вильяма Хогарти, известного также под именем Джона Миликанта и Луи Конвэя? – спросил Киттеринг.

– Да, знал.

– Вы видели его вечером седьмого числа этого месяца?

– Да, видел.

– Где?

– На его квартире.

– Во сколько это было?

– Около половины восьмого или без пятнадцати восемь вечера.

– Кто еще присутствовал при этом?

– Никого. Были лишь Конвэй, или, как вы его называете, Хогарти, и я.

– Как долго вы там пробыли?

– Приблизительно до двадцати минут девятого.

– Расскажите подробно суду, что вы там делали и о чем говорили.

– Хорошо. Конвэй…

– Я считаю, – перебил Киттеринг, – что в связи с имеющимися у нас доказательствами будет лучше для ведения протокола, если вы станете называть его Хогарти.

– Как вам угодно, хотя я знал его под именем Конвэй. Так вот, нас с Хогарти связывали деловые отношения. Он продал мне свое дело. И как-то ко мне в контору нагрянула полиция. Я подумал, что кто- нибудь из клиентов Луи поднял шум или что за Луи охотятся. Я ему сказал, что здесь вряд ли обошлось без участия Олдена Лидса. Мне показалось, Луи это совершенно не удивило. Я хотел, чтобы Луи… извините, Хогарти вступился за меня, и он пообещал это сделать.

– Вы разговаривали о чем-нибудь еще? – спросил Киттеринг.

– То, что происходило, трудно назвать разговором: нас постоянно прерывали телефонные звонки, да, кроме того, ни он, ни я еще не обедали. Он дал мне номер телефона, по которому можно было заказать обед. Я позвонил, и обед принесли. Думаю, его принесли в десять минут девятого. Мы оба спешили и поэтому поели быстро, после чего я сразу же ушел.

– О чем еще вы говорили? – спросил Киттеринг.

– Ах да! Еще Хогарти попросил меня перезвонить ему в десять часов, чтоб убедиться, что все нормально.

– В котором часу он просил вас перезвонить? Повторите, пожалуйста.

– В десять часов.

– Вы в этом уверены?

– Абсолютно.

– И вы ему перезвонили?

– Да, конечно.

– Когда?

– Ровно в десять. Он ответил, что все в порядке и что у него через десять минут важная встреча, которая, по его мнению, продлится не более десяти минут, после чего он освободится и будет ждать моего звонка.

– Во сколько же вы ему перезвонили? – снова спросил Киттеринг.

– Ровно в десять, – ответил Серл.

– Можете начинать перекрестный допрос, – сказал довольный Киттеринг, посмотрев на Перри Мейсона.

Мейсон задал вопрос тоном человека, ведущего обыкновенную беседу:

– Значит, вам показалось, что Олден Лидс что-то сообщил в полицию, и она из-за этого нагрянула в вашу контору?

– Я считал, что такое вполне возможно.

– И Миликант разделял ваше мнение?

– Да, он также полагал, что это вполне возможно. Мы знали, что Лидс будет охотиться за Конвэем, пытаясь устранить его со своего пути, только Лидс не подозревал, что Конвэй и Миликант – это один и тот же человек. И он не узнал в Миликанте Хогарти, считая, что Хогарти мертв. Хогарти говорил, что собирался пригласить Лидса и сказать ему, что он – Конвэй.

– Скажите, вам было сложно уговорить Миликанта встретиться с вами?

– Вовсе нет. Он считал, что было бы нечестно подкладывать свинью, продавая мне дело.

– Все эти волнения сказались как-нибудь на вашем аппетите? – поинтересовался Мейсон.

– На моем аппетите? – изумился Серл.

– Да, – подтвердил адвокат.

– Нет. Если все против вас, значит, все против вас. Тогда не стоит вести себя как ребенок, а надо воспринимать все так, как оно есть.

– А разве вы не намекнули мне восьмого числа этого месяца за ленчем в «Домовой кухне», что, если Олден Лидс выплатит вам определенное вознаграждение, вы измените свои показания, и получится, что вы разговаривали с Конвэем по телефону после того, как Лидс ушел от него.

– Это неправда! – воскликнул свидетель. – И вы сами знаете, что это неправда.

– Так делали вы такое предложение? – настаивал Мейсон.

– Нет! Это вы пытались меня подкупить, но я ответил, что у Олдена Лидса не хватит денег, чтоб заставить меня изменить свои показания. Это вы пытались меня подкупить, угрожали и запугивали!

Судья Кнокс хмуро взглянул на Перри Мейсона, но тот уже задавал следующий вопрос:

– Мистер Серл! Вы были арестованы в ночь убийства по обвинению в уголовном преступлении, не так ли?

– Да.

– Вы когда-нибудь до этого обвинялись в уголовном преступлении?

Киттеринг поднял руку.

– Протестую, – сказал он. – Вопрос некорректный, несущественный и не относящийся к делу. Это не способ, чтобы выразить свидетелю недоверие. Только в том случае, если свидетель был признан виновным в совершении уголовного преступления, можно поднимать на перекрестном допросе вопрос о его отводе.

– Я не ставлю вопрос об отводе свидетеля, – уточнил Мейсон.

– Протест отклоняется, – вынес решение судья Кнокс.

– Меня не пытались привлечь по этому делу, – ответил Серл, – так как никакого дела не было. Полиция приехала потому, что им что-то сказал Олден Лидс. Никаких улик не было.

– Дело в том, – сказал Мейсон, – что вы быстро сообразили, если изменить свои показания так, чтобы оказалось, что вы звонили не в десять тридцать, а в десять, то это понравится людям окружного прокурора.