— Я же как лучше хотел,— заметил Ив.
— А получилось, как всегда,— брякнул вредный кот.
— Варфоломей!
— Ладно-ладно, молчу. Что Василиса-то говорит?
— Во время ночного дозора я пробрался к ней в горницу, коротко поведал, что к чему. Она сначала не поверила мне, но как про тебя услышала, так разом в путь засобиралась.
— Так она меня помнит? — подпрыгнул Варфоломей.
— Помнила, пока ее Агриппина не околдовала,— ответила за Ива я.
— А дальше что было? — поторопил рыцаря кот.
— А дальше только мы во двор вышли, как меня стража скрутила, а Василису увели. Я уже потом узнал, что на ее горницу особые охранные чары наложены и, как только Василиса ночью горницу покинет, тут же Агриппине станет известно. Она и стражу подняла.
— А днем? — спросила я.— Ведь Василиса свободно гуляет по терему.
— А днем чары действуют так, что Агриппина узнает о побеге Василисы, как только та подойдет к воротам.
— И успеет ее остановить,— нахмурился кот.
— И тут она пойдет на все,— заметила я,— потому что знает: стоит Василисе ступить за ворота, как та одолеет се без особого труда.
— Вот бы убедить Агриппину снять чары! — размечтался кот.
— И лишиться своего единственного преимущества? — покачал головой Ив.— Никогда.
— Тогда придется брать терем штурмом,— насупился Варфоломей.
— Отличная идея! — оценила я.— Только штурмовиков-то где возьмем? Что-то я не вижу ни армии союзников, ни вывески «Охранное агентство «33 богатыря».
— Да уж, рассчитывать придется только на себя,— признал кот.— Если только...
— Если только что? — ухватилась за фразу я.
— Если только Горыныча позвать.— Кот почесал за ухом и тряхнул головой.— Нет, ничего не выйдет. Забудь!
Комфортабельные апартаменты Змея. Горыныча были надежно укрыты от непрошеных гостей в пещерах Скалистых гор. Огороженные дремучим лесом и непроходимыми болотами, горы обеспечивали своему жильцу безопасность, уединение и роскошный вид с вершины, где Горыныч привык любоваться закатом. Зная об этой его привычке от Варфоломея, я отправилась в путь ближе к вечеру. Хорошенько загримировавшись под Бабу-ягу, взгромоздилась в ступу, махнула метлой и...
Ну ты, бабка, гонишь! — с восхищением воскликнула одна голова.
— Поспешишь — людей насмешишь,— укоризненно изрекла вторая.
— Летит Яга, шатается, вздыхает на ходу: «Ой, топливо кончается, сейчас я упаду»,— с ехидством изрекла третья.
— Вечор добрый, Змеюшка,— прохрипела я, вываливаясь из ступы.
— Здорово, старая! — радостно приветствовала первая голова.
— А добрый ли? — засомневалась вторая.
— Явилась к нам Баба-яга, на помине легка,— коряво продекламировала третья.
— Вспоминали меня? — насторожилась я.— По какому случаю?
— Да вот, схавали мы нынче одного костлявого хмыря,— облизнулась первая голова.
— Говори за себя! — возмутилась вторая.— Я ем одну лишь травку.
Я ошарашено взглянула на среднюю голову-вегетарианку и опустила глаза на раздувшееся пузо Змея Горыныча. Однако! Интересно, как сочетаются ее вкусовые предпочтения с одним на троих желудком?
— Травка зеленеет, солнышко садится, не мычит корова, не поет синица,— с вдохновенным видом изрекла поэтически настроенная третья голова.
— А хмырь-то нам много чего набрехать успел,— развязно продолжала первая.— Все талдычил, что Баба-яга сбрендила. Царевичей живьем обгладывает, а головы ихние на колышки вокруг хаты вешает. Лутонюшку на днях в печи испекла да отужинала.
«Уж не Сидором ли поужинал Змей?» — обмерла я, но не успела ничего спросить, как голова мне попеняла:
— Что ж ты, яхонтовая моя, не позвала-то, не угостила?
— Всех звать, так Лутонюшек не напасешься,— сердито вырвалось у меня.
Первая голова оглушительно расхохоталась, вторая осуждающе покосилась, третья окончательно ушла в себя и с мечтательным видом шевелила губами, вероятно, сочиняя новый стих.
— Ох и пройдоха ты, бабка,— заметила первая голова.
— Хочешь жить — умей вертеться,— глубокомысленно изрекла вторая.
— Кручу, кручу, кручу, крылами кручу,— вдохновенно провыла третья,— с горы, с горы, с горы, как птица, лечу...
— Тсс! — хором оборвали ее другие головы и вытянули шеи на запад. Там ослепительным оранжевым шаром спускалось за горизонт солнце.
На несколько минут на горе воцарилась тишина, и только когда солнце окончательно исчезло из поля зрения, Змей Горыныч снова ожил.
— А ты чего прикатила-то? По делу или соскучилась?
— Базар есть,— рявкнула я.
Первая голова с уважением глянула на меня.
— Базар — благородное дело.
— Не дело это — гостей дорогих у порога держать,— вмешалась вторая голова.
— Правда твоя,— согласилась первая. И Горыныч, кряхтя на три голоса, поднялся и шагнул к входу в пещеру.— Пошли, что ли?
Уговаривать меня было не нужно, я с любопытством нырнула в проем между скал и попала в пещеру Али-Бабы.
Жилище Горыныча напомнило мне подводную пещеру знакомой атлантки Герти — те же блеск и роскошь самоцветов. Только если в пещере Герти сокровища золотым ковром стелились по полу, то жилище Горыныча было утыкано драгоценностями от пола до потолка, В прямом смысле.
На высоком, метров в пять, потолке рассыпались неведомые мне созвездия из самоцветов, каждый из которых был размером с кулак. Стены переливались драгоценными узорами: каждая щель в скале служила оправой для красивого камушка или Золотого колечка. А на полу вдоль стен громоздились золотые горы. Подойдя к ближайшей из них, среди золотых монет, янтарных ожерелий и серебряных колец я с удивлением обнаружила чугунный котелок, обломок лопаты и колесо от телеги.
Стараясь не выдать восхищения от вида несметных богатств (Горыныч мог бы считаться первым олигархом в Лукоморье), я ухватилась за колесо и, выудив его из груды золота, покачала головой:
— Непорядок какой! Живешь, как на свалке, Разве ж это дело?
— Ты по делу пришла,— насупилась первая голова,— вот и дело сказывай. А как мне тут жить, сами разберемся.
— Мы сами с усами,— поддержала братца вторая. Третья тем временем с мечтательным видом разглядывала «звезды» на потолке и вдохновенно бубнила под нос:
Не имей сто рублей, а имей сто янтарей.
— Девицу бы тебе,— закинула удочку я.— Она бы уж тебя обиходила, порядок в пещере навела,
— Э нет, золотая моя! Не надо мне чужих порядков,— Напрягся Горыныч всеми тремя головами.
— Была тут одна, Марфуша,— первая голова выругалась,— коза порядочная,
— Мы свой портрет каменьями самоцветными на полу тридцать лет и три года выкладывали, — поделилась вторая.— Дело за малым оставалось — добыть изумрудов для глаз и золотишка на хвост.
— А эта коза что натворила? — вскипятилась первая.— Мы отлучились-то всего на день из пещеры.
— Возвращаемся,— печально вздохнула вторая,— пол пустой, по углам кучи драгоценностей по цветам разложены: там рубины, там сапфиры, там яшма, там злато, там серебро.
