Нареченного ее в лесу медведь задрал. Это незадолго до свадебного пира случилось — Тихон отправился дичи добыть, да и сам сгинул. Степанида убивалась — страсть как! К Яге пришла, слезами умываясь: помоги, бабушка, суженого оживить, дай водицы живой да мертвой.

— И что Яга? Или это была Василиса?

— Нет, то еще Яга была, — поведал кот и хлопнул по лавке хвостом. — Не дала.

— Так значит, есть вода — живая и мертвая? — загорелась я.

— Есть, да только не про всякую честь, — отрубил кот.

— И кто же такой чести удостаивается? — заинтересовалась я.

— Только тот, кого волшебное блюдечко в мире живых покажет. Значит, не должно было с ним ничего случиться, человек еще в мире живых нужен, тогда его можно вернуть.

— Тихона блюдечко не показало...

— Смекалистая! Жалко Яге было Стешку, но закон есть закон. Иначе могло бы непоправимое случиться, весь мирской порядок мог быть нарушен, люди безвинные пострадали бы... Яга утешала ее, как могла, но Стешка ничего слушать не желала. Верну его, говорит, и все, хоть всю жизнь придется средство искать — не отступлюсь! Баба Яга тогда только головой покачала: дар у Стеши был, да добрый, светлый. Она скотину лечила, людей исцеляла. Для того, чтобы мертвого поднять, сила совсем другого рода была нужна.

— И что эта Стеша сейчас делает? — настороженно поинтересовалась я.

— Ищет, как и обещала, — удрученно вздохнул кот. — Яга просила присматривать за ней, ну я и наведывался в деревню, поглядывал да кошечек расспрашивал. А когда хозяйки не стало, я по старой привычке Стешу из виду не выпускал. Ничего светлого в ней не осталось: сама высохла, лицом почернела, целительство ей больше не по силам, ныне она порчей промышляет.

— С нее вполне станется про Бабу Ягу гадости распускать, — заметила я, выводя угольком второе имя на бересте.

— Так-то оно так, да только уже четыре года минуло. Что же она раньше молчала? — разумно возразил кот.

Я отложила уголек в сторону.

— Кто там у тебя еще?

— Любава, дочь плотника. Затейница по приворотной магии.

Я хмыкнула.

— Привороты? Ну ей-то уж слава Яги на что сдалась?

— Не скажи, — возразил кот. — Каждая лягушка желает стать главной в своем болоте. А Любава по своей части очень сильна и столь же непредсказуема. Никогда не знаешь, возьмется она за дело или откажет. Но уж если возьмется, то ни перед чем не остановится, чтобы пару соединить.

Уж не об этой ли Любаве-чаровнице говорил мой знакомый Фрол?

— Мне кажется, это несерьезно, — я покачала головой. — Только время на эту сводницу потеряем. Да и что ей с Бабой Ягой делить? Старушка ей не конкурент, Яга же приворотами не промышляет?

— Никогда! — заверил кот. — Яга в сердечные дела не вмешивается.

— Вот видишь!

— А если я скажу, что Любава мечтает Чернослава заполучить, а тот только о Василисе думает? — сощурился кот.

— Намекаешь, что Любава узнала, что Василиса — это Баба Яга? — удивилась я. — И все равно не понимаю, какой ей смысл чернить имя Яги и отрезать Василисе путь к возвращению? Ей куда выгоднее, чтобы Василиса всю жизнь провела в лесной избушке, притворяясь древней старухой.

— Если сейчас очернить имя Яги, а потом откроется, что ею была Василиса, Чернослав отвернется от невесты, — прозорливо заметил кот. — И тут Любавина душенька довольна: соперница опозорена, можно брать Чернослава в оборот.

— Это лишь твои предположения, — сомневалась я, — которым грош цена, если Любава не знает, что Василиса и Яга — одно лицо. И потом, куда проще разболтать всему свету, что Василиса была Бабой Ягой и жила в лесной избушке, этого уже достаточно, чтобы скомпрометировать незамужнюю девицу.

— Правда твоя, — проворчал кот. — Но проверить надо! К тому же, Любава в одном селе со Стешей живет — и ходить далеко не надо.

— Ладно, — сдалась я и взяла в руки уголек, — проверим твою чаровницу.

Список подозреваемых чародеек рос на глазах, и все имена мне были незнакомы.

— А как насчет Змея Горыныча, Соловья-Разбойника, Марьи Моревны? — спросила я.

— Горыныч на такие коварства не способен, — замотал головой кот. — У него что в головах, то и на языках. Бывали, конечно, у них с Ягой разногласия, но он хозяйку уважал. Да и не знает он о том, что Василиса место Яги заняла. Мы с Лешим и водяным порешили, что лучше Змею о том не ведать. Соловей... — Кот призадумался. — Да нет, кто его слушать-то станет? Хоть и серчал он одно время на Ягу, но то уже давно было.

— Что было-то? — Я подпрыгнула на лавке от любопытства.

— Что было, то давно быльем поросло, — отрезал Варфоломей. — А Марья Моревна, как замуж вышла, так живет в своем подводном дворце с мужем и детками и носу на поверхность не кажет.

За разговором мы не заметили, как за окном сгустились черные, как крепкий кофе, сумерки. Избушка подозрительно притихла и уже давно не принимала участия в беседе — наверное, тихонечко дремала.

— Вот ведь заболтались! — спохватился кот. — Ночь-полночь на дворе. Давайте спать укладываться. Утро вечера мудренее.

Мы с Ивом возражений не имели. Мне досталось самое комфортное местечко — на теплой печи, еще не остывшей после моих кулинарных экспериментов. Кот вручил мне ворох тряпья — ветхого, но чистого, пахнущего речной водой. Ив помог мне взгромоздиться на печь, а сам куда с меньшим удобством устроился на лавке у стены: чтобы поместиться, ему пришлось согнуть ноги. Заботливый Варфоломей подоткнул ему под голову овчину, а после устроился у меня в ногах и громко заурчал.

Спала я крепко, без сновидений, проснулась от яркого розового света, бьющего в окна. Пожар! Я скатилась с печи, выбежала в сени, рванула дверь и зажмурилась от ослепительного сияния. Запаха гари не чувствовалось — воздух был пропитан росой, ароматом травы и влажного дерева. Неужели, мне повезло, и на второй же день пребывания в Лукоморье я увижу Жар-птицу? Я открыла глаза и огляделась: весь лес купался в розовом свечении. Оно обнимало стволы деревьев, красило листья и траву в фантастические золотые и лиловые цвета, рассыпало по листве и земле тысячи золотых бликов. Сердце забилось чаще. Нечто подобное я видела в Весалии, на Вурдалачьей пустоши. Тогда моя родная мать-волшебница, которой я никогда не видела, ценой своей жизни спасла меня от полчища нежити. Последним ее заклинанием было розовое сияние, тепло которого проникало в самое сердце, ласкало, как материнские объятия. Для упырей, которые окружили меня, оно стало пламенем костра, для земли, отравленной некромантией, послужило живительным лекарством. Что же происходит сейчас?

Смотреть на небо было невозможно: оно обжигало глаза до слез. Наверное, там, в высоте, парит сказочная птица, одно перышко которой может осветить все пространство вокруг. Немудрено, что свечения от целого оперения хватило, чтобы накрыть весь лес целиком. Я прижала ладонь козырьком ко лбу, подняла голову и ахнула. Не Жар-Птица, нет, там...

— Ты чего вскочила-то, попрыгунья? — проворчал неслышно подкравшийся кот и сонно потерся о мои босые ноги. — Заря только...

 — Что случилось? — подтянулся встревоженный Ив.

— Заря... — зачарованно протянула я, щурясь от яркого света, но не в силах отвести глаза от неба.

Там, высоко над верхушками сосен, катился ослепительно-красный шар, разливая по земле розовое сияние. Таких фантастических рассветов я не видела нигде, даже на тропическом острове, откуда мы вернулись еще вчера. То, курортное солнце, впиталось в кожу расплавленным золотом. Это, лукоморское, светило в самое сердце, наполняя его теплом и любовью ко всему миру, превращая каждую неказистую осинку в ослепительную красавицу, каждую росинку на траве — в бриллиант.

Я обернулась к Иву — в рассветном розовом сиянии, растрепанный спросонья, он показался мне самым дорогим человеком на свете. Подошла к нему, прижалась. Не губами — сердцем выдохнула: