счастливыми родителями.

В процессе обсуждения самой процедуры ЭКО я заметил, что Кик слегка покраснела. Она не привыкла к откровенности медицинского языка, зато меня после перенесенного рака яичка публичное обсуждение сексуальных вопросов уже нисколько не смущало. Мы покинули клинику, имея приблизительный план действий и несколько удивляясь тому, как быстро все должно было произойти: если план сработает, то Кик могла забеременеть уже к февралю. Расчет времени был очень важен, потому что, если я хотел выиграть «Тур де Франс», нам надо было согласовать время рождения ребенка с моим графиком соревнований.

Два дня спустя Кик отправилась на рентген. Медсестры пристегнули ее к скользящему столу и с помощью какого-то пыточного инструмента ввели контрастную жидкость. Рентгеноскопия должна была показать, выяснить, нет ли у Кик закупорки маточных труб или каких-то иных проблем. Процедуру пришлось повторить дважды, пока не получилось как надо, и Кик все это довело до слез. Правда, надо признать, что у нее вообще глаза на мокром месте.

Следующий вечер — канун Нового года — стал последним, когда Кик позволила себе выпить. С Нового года она твердо решила воздерживаться от алкоголя и кофеина. Наутро она мучилась похмельем и ей ужасно хотелось кофе, но она осталась верна своей клятве. Мы не хотели навредить будущему ребенку.

Неделю спустя мы прибыли в больницу, чтобы, как мы думали, просто встретиться и поговорить с медсестрой, ответственной за процедуру ЭКО. Как мы ошибались! Когда мы вошли в указанный кабинет, нам сразу стало не по себе от царившей там тягостной атмосферы. За двумя длинными столами, поставленными друг напротив друга, сжимая руки, сидели напряженные пары. Шустрая — даже, как нам показалось, чересчур — медсестра сказала, что ей нужны наши фотографии для архива, и мы через силу улыбнулись в камеру. Потом мы два часа слушали лекцию на тему полового воспитания, закончившуюся старым фильмом про то, как сперматозоиды плывут по трубам. Все это мы уже видели в средней школе, и второй раз смотреть не хотелось. Затем нам вручили пакеты с информационными материалами и стали объяснять их содержание страница за страницей. Я ерзал на стуле и развлекал Кик картинками и скабрезными шутками, чувствуя себя как на собрании «Анонимных алкоголиков»: «Здравствуйте, меня зовут Лэнс, и у меня нет спермы».

Я то и дело брал Кик за локоть, чтобы уйти оттуда, но никак не наступал удобный момент. И мы продолжали сидеть, умирая от скуки, не находя достаточно вежливого повода удалиться. Наконец дошло до того, что терпеть стало невмоготу. Кик собрала брошюры, встала и быстрым шагом направилась к двери. Я за ней. Мы, будто школьники на перемену, выскочили из кабинета и, давясь смехом и вслух рассуждая, не слишком ли мы легкомысленны, чтобы быть родителями, побежали к машине.

Еще через несколько дней мы вернулись в клинику сделать анализ крови. Когда у Кик брали кровь, она стала белой как полотно. Я назвал ее трусихой, но в душе сочувствовал ей. В отношении уколов она страдала настоящей фобией — а колоть ее в предстоящие недели будут еще ох как много. Тем же вечером ей ввели первую дозу лупрона. Это препарат, препятствующий овуляции, и каждые сутки его нужно получать по 10 единиц — то есть один укол каждый вечер до особого распоряжения. Для человека, боявшегося уколов так, как Кик, это было нелегким испытанием. Дело усугублялось тем, что колоть себя она должна была сама. Каждый вечер, ровно в 20:30, Кик должна была идти в ванную и делать себе укол в бедро. В первый раз у нее так тряслись руки, что она никак не могла даже выпустить из шприца пузырьки воздуха, но в конце концов собралась с духом, больно ущипнула себя за бедро и, громко выругавшись, сделала укол.

Где- то в середине недели члены команды «U. S. Postal» собрались в Остине, чтобы пройти тестирование в аэродинамической трубе. Мы с Кик пригласили всех к себе на ужин, но как только подали горячее, Кик посмотрела на часы. Было 20:30.

Она, извинившись, вышла из-за стола проследовала в ванную, «чтобы уколоться», как она пикантно выразилась.

После тестирования команда отправилась тренировочный сбор в Калифорнию, и мне при шлось ехать вместе с ними, оставив Кик на несколько дней одну. Пока я был в отлучке, Кик совершила паломничество в Сан-Антонио, где хранилась моя замороженная сперма. За ее хранение я платил 100 долларов в год.

Тем утром Кик пораньше наведалась в остинскую клинику и получила там специальный морозильный контейнер, который едва уместился на переднем сиденье. Через час она прибыла в СанАнтонио и поднялась с контейнером на тринадцатый этаж. Пока медсестры готовили наше семейное будущее к отправке в Остин, она сидела и листала журналы. Перед тем как вручить Кик контейнер обратно, сестра быстро открыла его и показала выгравированные на пробирке инициалы «Л. А.

«Я всю обратную дорогу молилась о том, чтобы эти инициалы не принадлежали какому-нибудь Ларри Андерсону», — призналась она мне впоследствии.

Домой она ехала очень осторожно. За время пути я успел ей несколько раз позвонить, узнать, как дела. Я успокоился лишь тогда, контейнер попал в надежные руки персона остинской клиники. Теперь мы были готовы зачатию ребенка, хотя это было совсем не то романтическое событие при свечах, о котором мечтали.

Кик продолжала колоться. Однажды вечером пригласила на ужин подруг, и никто из них не мог поверить, что Кик действительно сама сумеет вонзить в себя шприц. Поэтому в половине девятого в ванной собралась толпа любопытстющих. Назовите это боязнью сцены или просто неловкостью рук, но пузырек с лупроном выскользнул из пальцев Кик и разбился вдребезги. Она в ужасе смотрела на осколки, прекрасно понимая, что, если она пропустит этот укол, может оказаться пропущенным весь цикл и в следующем месяце придется повторять все сначала. Глаза ее наполнились слезами. Пока подруги убирали осколки, Кик отчаянно искала в записной книжке телефон медсестры. Нашла. Было уже 20:45. Когда она сквозь слезы обрисовала ситуацию, они обе принялись обзванивать аптеки, открытые в субботу вечером. Наконец одна такая аптека нашлась, и Кик помчалась туда. Аптекарь не закрывался, дожидаясь ее приезда, а на прощанье пожелал удачи.

Через два дня Кик пошла к доктору Бону на прием. Ей было трудно идти туда одной. Всех других женщин в клинику всегда сопровождали мужья, и она чувствовала на себе их пристальные взгляды.

такой молодой женщине ЭКО и почему она всегда приходит одна.

Доктор Вон пРописал еи курс гонала-F. Это лекарство симулирует фолликулы и побуждает организм женщины вырабатывать больше яйцеклеток.

Поэтому теперь ей нужно было ежедневно получать уже два укола: пять единиц лупрона и три ампулы гонала-F. Она с улыбкой говорила мне, что ее тело, некогда бывшее храмом души, стало «чем-то средним между игольницей и инкубатором».

Приготавливать смесь гонала-F было сложным делом. Кик брала шприц с длинной иглой, от одного вида которого ее бросало в дрожь, и втягивала в него пол-единицы стерильного водного раствора. Затем она отламывала кончик ампулы, в которой находился препарат в виде порошка, и вливала туда жидкость. Потом наполняла шприц полученной смесью, щелкала по нему пальцем и выдавливала из него воздух. После этого она впрыскивала содержимое шприца себе в бедро.

Двадцать второго января в 7 часов утра Кик прибыла к доктору Бону в очередной раз сдать кровь на анализ. Очередная игла. Кик старалась не смотреть, как у нее берут кровь, сосредоточившись на картинках на стене, недоумевая, как она собирается рожать ребенка, если без головокружения не может даже решиться на эту процедуру. В тот же день в 16 часов Кик приехала к доктору Бону снова, чтобы второй раз пройти УЗИ. В ее организме обнаружили 12 яйцеклеток; все они развивались согласно графику.

Это был верх иронии: в тот лее самый день, когда Кик проходила УЗИ, я отправился из Калифорнии в Орегон к доктору Николсу на плановое обследование. Доктор Николс перебрался из Индианаполиса в Портленд, но я продолжал периодически наведываться к нему. Я не мог не обратить внимания на тот факт, что в то же самое время, когда я общался с одним врачом, Кик была на приеме у другого врача. Причины наших визитов были совершенно разные, но у них была одна общая черта: в том и другом случае была подтверждена возможность жизни.

Кик была почти готова к хирургическому извлечению яйцеклеток. Накануне назначенной операции я вернулся домой — к нашему обоюдному облегчению. В тот день она прошла еще один круг анализов крови и УЗИ, получила еще один укол, дозу ХГЧ, маркера крови, который не давал мне покоя во время химиотерапии. Но в данном случае ХГЧ был полезен; он способствовал созреванию яйцеклеток в организме