— Господа, обедать! — и веселая, смешливая горничная Евгеша, большая участница всех шалостей молодых господ, предстала в конце аллеи.

Евгеша была посвящена в тайну детей и теперь едва удерживалась от смеха при виде важно выступавшего в господском костюме Митьки.

— Ишь ты, курносый, — тихонько фыркая в передник, произнесла она звонким шепотом. — Тоже хранцуз — чумазый! Выдумают тоже, проказники!

— Обедать! Обедать! — засуетились дети и, окружив господина Гросса, потащили его из сада в столовую.

Митька, или маркиз Жорж, важно засунув руки в карманы, последовал за остальными.

Первая смена обеда прошла более или менее благополучно. Митьку посадили между Маей и Юриком, подальше от гувернера, чтобы господин Гросс не мог видеть, какими огромными кусками отправлял в рот слоеные пирожки с капустой мнимый маркиз.

— У него прекрасный аппетит, у нашего кузена, — каждый раз говорила Мая, когда гувернер взглядывал в их сторону, и добавляла шепотом, так, чтобы слышал один только Митька: — Ты подавишься. Уверяю тебя, ты подавишься, Митька, или разорвешь себе рот. Можно ли так есть! Не забывай, что ты маркиз, то есть очень важный барин. А важные господа всегда кушают очень мало и очень деликатно.

Но Митька, как говорится, и в ус себе не дул на эти слова Май. Попав раз в жизни за барский стол, где подавались такие вкусные вещи, он забыл обо всем.

Когда после супа подали котлеты, и Евгеша, раскладывавшая вместо отсутствующей нянюшки порции по тарелкам, поставила тарелку с жарким перед Митькой, тот попросту, без затей, схватил котлетку с тарелки руками и тотчас выронил ее обратно на тарелку, закричав на весь зал от боли. Котлета была очень горяча, и Митька сильно обжегся ею.

— Что с вами, маркиз? Что с вами, милый кузен? — поспешили к нему с двух сторон Мая и Юрик. — Вы обожгли свой ротик? Ах, какая жалость! Какая жалость! — И тут же тихим шепотом Юрка добавил: — Эх, ты! Не мог подождать немного… Чего раскричался?

— Да коклетка энта самая… — начал слезливо оправдываться таким же шепотом Митька, — во как жжется!

— Молчи! Молчи! — зашикал на него перепуганный Юрик. — Услышит!

Но Гросс ничего не слышал. Он занялся в этовремя Сережей и Бобкой, своими соседями по столу, и рассказывал им о том, какой милый и умный был его воспитанник, князь Виталий, и каким он теперь стал ученым человеком.

Митька, видя, что учитель, как он называл немца, не обращает на него никакого внимания, снова ободрился и благополучно стал есть свою котлетку, так громко чавкая на весь стол и причмокивая губами от удовольствия, что Мая и Юрик, а заодно с ними и веселая Евгеша просто задыхались от смеха. Потом, покончив наконец со злополучной котлетой, он как ни в чем не бывало обтер губы рукавом куртки и высморкался в салфетку, очевидно, принимая ее за носовой платок.

Тут уже поведение необыкновенного маркиза не могло не обратить на себя внимания гувернера. Теперь уже Гросс не отрываясь смотрел во все глаза на странного кузена. А Митька от удовольствия сидеть за столом с господами, а главным образом, от вкусного обеда, стал красен, как вареный рак, и так болтал под столом ногами, что поминутно ударял ими по коленке то Юрика, то Маю.

На третье подали желе. Желе было очень красивое, красное и желтое, в виде высокой башенки.

Когда Евгеша несла его к столу, оно мерно покачивалось на блюде.

— Да неужто ж мы эфто ложками хлебать станем? — шепотом обратился снова Митька и своему соседу Юрику, легонько подталкивая его локтем в бок.

Юрик только отмахнулся от него рукою и с ужасом скосил испуганные глаза в сторону гувернера.

— Ровно тебе стекло! — не унимался Митька, страшно заинтересованный диковинным кушаньем, которое Евгеша успела уже положить ему на тарелку.

Он попробовал желе сначала пальцем и тотчас же засунул палец в рот.

— Сладко! — произнес он и при этом даже глаза зажмурил от удовольствия.

Потом, внезапно расхрабрившись, он запустил в желе свои грязные пальчики.

— Ишь ты, никак не уколупнешь его! — пробормотал он себе под нос, с недоумением поглядывая на трясущееся прозрачное кушанье.

— Ложкой, ложкой ешь, — зашептали ему с отчаянием в голосе Юрик и Мая.

Митька послушно взял ложку в руку, предварительно обтерев пальцы о грудь куртки. Но желе не бралось и на ложку. Оно трепетало и покачивалось во все стороны, и каждый раз бедный мальчуган снова ронял куски его с ложки на тарелку, не успевая донести до рта.

— А когда так — так я ж тебе! — выйдя, наконец, из себя и окончательно позабыв про свою важную роль барина, заорал он благим матом на всю столовую и, неожиданно поднеся к своему носу тарелку с злополучным кушаньем, стал есть желе так, как обыкновенно едят собаки, кошки и прочие животные, прямо языком с тарелки.

Громко чавкая, сопя и причмокивая, Митька до того увлекся едою, что не заметил, как Гросс неожиданно поднялся со своего места, подошел к Митькиному стулу и, ударив мальчугана по спине салфеткой, громко и сердито закричал ему в ухо:

— Пошел вон! Пошел вон в одна минута! Ты не маркиз… не кузен… а простой мужицка мальшенка!

Митька, никак не ожидавший такого происшествия, вскочил, как ошпаренный, со своего места. От быстрого движения тарелка с остатками сладкого выскользнула у него из рук и, упав на пол, разлетелась на мелкие кусочки. Митька заревел с испугу во всю глотку и рысью кинулся вон из столовой.

— Ошен корошо! Ошен корошо! — с гневом заговорил Гросс, сверкая своими маленькими глазками, в которых, впрочем, не было ничего злого. — какой стид! Такие большие мальшики и такие обманщики! Хотели провести менэ, ваш старый наставник! Стид! Срамота! Посадил на стол неотесанный мужшионка и