На Элле было ее желтое платье без рукавов с черным Фирменным ремнем и недорогие серьги из черного гагата. Волосы тщательно уложены с помощью лака.

— Кто придет? — спросила Энн, лежа на диване.

— Я же тебе вчера говорила. Стивен Сэндис. — Элла процокала по полу своими босоножками на высоченной танкетке, точно цирковая лошадь на ходулях, оставляя за собой целый шлейф запахов — лака для волос, духов и косметики.

— Что это у тебя?

— Как что? Мое желтое платье, купленное в бутике.

— Что у тебя за духи, чучелко ты мое!

— Мне это название ни за что не выговорить! — со смехом крикнула Элла уже из кухни.

— «Jardins de Bagatelle»![1]

— Да-да, именно так. Что касается слова «багатель», тут все понятно. Я часто играла такие пьески на фортепиано. А в магазине я просто ткнула пальцем и сказала: «Вот эти». Я пробовала разные духи в «Крим». А эти тебе нравятся?

— Да. Я и сама вчера такие же украла.

— Что?!

— Да не имеет значения.

Энн лениво подняла ногу и, точно прицеливаясь, посмотрела вдоль нее куда-то вверх. Потом смешно растопырила пальцы, поджала их и снова растопырила.

— Рано утром по порядку дружно делайте зарядку! — пропела она, поднимая вторую ногу. — «Жарден, жарден — в них вся жизнь багатель…»

— Что?

— Ничего, мамочка!

Элла, цокая каблуками, вернулась в гостиную, неся вазу с красными каннами.

— Глядя на эти канны, я вижу Лондон, я вижу Францию, — мечтательно сказала она.

— А я вот зарядку делаю. И когда придет Стивен Сэндмен, я по-прежнему буду лежать здесь и делать дыхательные упражнения: вдох-выдох-вдох-выдох-вдох-выдох. Он кто?

— Его фамилия Сэндис. Он из бухгалтерии. Я пригласила его зайти к нам выпить, а потом мы с ним уйдем.

— Куда же вы пойдете?

— В новый вьетнамский ресторанчик. Они пока лицензию только на пиво и вино получили.

— Ну и что, он милый? Этот твой Стивен Сэндпайпер?

— Да я его пока не очень-то хорошо знаю. — Элла чуть поджала губы. — То есть знаю, конечно, мы уже много лет вместе работаем. Он года два назад с женой развелся.

— Вдох-выдох-вдох-выдох-вдох-выдох, — приговаривала Энн.

Элла чуть отступила от вазы с каннами, еще раз полюбовалась своей работой и спросила:

— Ну что? Неплохо, по-моему?

— Потрясающе. А со мной ты как поступить намерена? Мне что, так и лежать тут, демонстрируя свои трусики и сопя, как щенок?

— Я думаю, мы с ним посидим снаружи, в саду.

— Значит, канны только для того, чтобы он мимо них прошел?

— И мы будем очень, очень рады, дорогая, если и ты к нам присоединишься.

— Мы могли бы произвести впечатление на этого типа, — сказала Энн, тщетно пытаясь сесть в позу лотоса. — Я, например, могла бы надеть фартук и изобразить служанку. У нас есть фартук? И такая маленькая штучка, которую на голову надевают? Я могла бы подать канапе. Канапе, мистер Сэндпаппи? Не хотите ли прилечь на канапе, мистер Сэндпупу?

— Ох, замолкни, — сказала ей мать. — Глупая ты все-таки. Надеюсь, в саду будет достаточно тепло. — Она процокала каблуками обратно в кухню.

— Если ты действительно хочешь произвести на него впечатление, — крикнула Энн ей вслед, — то тебе меня лучше спрятать.

Элла тут же появилась в дверях кухни — губы поджаты, голубые глазки горят, как сигнальные огни аэродрома.

— Я не желаю слушать подобные разговоры, Энн!

— Ну, я ведь о том, что я — неряха, валяюсь тут, трусики всем показываю, и башка у меня давно не мытая, и ноги у меня грязные, нет, ты посмотри, грязь какая!

Элла еще некоторое время постояла в дверях, гневно на нее глядя, потом повернулась и снова исчезла в кухне. Энн, с трудом выпутавшись из своего «полулотоса», встала с дивана и сама подошла к кухонной двери.

— Понимаешь, мне просто показалось, что вы бы предпочли остаться наедине…

— Я бы предпочла сперва познакомить его со своей дочерью! — отрезала Элла, яростно перемешивая мягкий сыр с зеленью.

— Ладно, пойду оденусь. Пахнешь ты обалденно! Он просто умрет, это точно. — Энн старательно обнюхала материну шею, молочно-белую, с легкой россыпью веснушек и двумя неглубокими складочками, которые появлялись, когда она поворачивала голову.

— Не надо, не надо, щекотно! — слабо сопротивлялась Элла.

— Ам! — жарко выдохнула Энн у нее за ухом.

— Прекрати!

Наконец Энн удалилась в ванную. Стоя под душем и наслаждаясь плеском воды, теплым паром и горячими струями, бегущими по телу, она и не думала торопиться. Потом совершенно голая вышла в коридор, но, услышав мужской голос, тут же юркнула обратно и заперлась на задвижку. Выждав минуты две, она снова чуть приоткрыла дверь и прислушалась. Мать и гость уже прошли туда, где стояли канны. Энн выскользнула из ванной и бросилась по коридору в свою комнату. Натянула трусики и бесформенное трикотажное платье, которое, приятно скользнув по чистой коже, скрыло во всепрощающей глубине складок ее округлившийся живот. Затем она высушила волосы феном, слегка взбивая их пальцами, подкрасила губы, но тут же стерла помаду; потом, взглянув на себя в большое зеркало, степенно двинулась босиком по коридору, миновала вазу с каннами и вышла из гостиной на маленькую, вымощенную плиткой террасу.

Стивен Сэндис, одетый в классную куртку из серой джинсы и белую рубашку без галстука, встал и крепко пожал ей руку. Улыбка у него была по-американски белозубой, но не слишком. В темных волосах красиво поблескивала седина. Аккуратно подстриженный, загорелый, спортивный, отмечала Энн, около пятидесяти, рот довольно жесткий, но губы не поджаты — в общем, «у нас все под контролем». Круто, но не то чтобы очень. В общем, сойдет. В добрый путь, мамуля! И облейся с ног до головы этим «Жарден де Биг Отель»! Энн подмигнула матери. А Элла, сидевшая нога на ногу, попросила ее:

— Я забыла прихватить лимонад, милая. Если хочешь, он там, в холодильнике. — Элла, видимо, была последним человеком в этой Западной Индустриальной Гегемонии, которая все еще употребляла слова «холодильник», «канапе» и сидела вот так, изящно положив ногу на ногу. Когда Энн вернулась со стаканом лимонада, Стивен что-то рассказывал. Она уселась в белое плетеное кресло. Тихонько, как и подобает