с ними нетрудно справиться, поскольку никто не держит постоянных войск, которые десятилетиями находились бы у кормила власти в столице и в провинциях, как это было в Римской империи. Если в ту пору следовало больше считаться с солдатами, чем с народом, то это потому, что солдаты значили больше, чем народ; теперь для государя, кроме турецкого и египетского султанов, более важно угождать народам, чем солдатам, ибо народы теперь значат больше. Для турецкого султана я делаю исключение, потому что он постоянно окружён двенадцатью тысячами пехотинцев и пятнадцатью тысячами конников, охраняющих покой и безопасность его царства; поэтому турецкий властитель прежде всего должен поддерживать их расположение. Точно так же египетский султан зависит от солдат и должен, невзирая на отношение к нему народа, добиваться их приязни. Заметьте при этом, что власть султана отличается от всех остальных видов власти, она подобна власти римского папы, которую нельзя назвать ни наследственной, ни новой, ибо властителями и преемниками прежнего государя становятся не его сыновья, а человек, получающий власть от уполномоченных на это лиц. И поскольку обычай этот древний, речь не может идти о новой власти, ибо здесь не встречаются присущие ей трудности, ведь если государь и новый, то государственные порядки старые, и они так же пригодны для него, как и для наследного государя.

Вернёмся, однако, к нашей теме. Всякий, кто примет во внимание вышеприведённые рассуждения, убедится, что ненависть и презрение были причиной падения названных императоров, и поймёт, почему, хотя образ действия их и бывал противоположным, некоторые из них царствовали успешно, а другие — неудачно, даже следуя тем же путём. Ведь для Пертинакса и Александра, которые были новыми государями, бесполезно и опасно было подражать Марку, который получил власть iure hereditario, а равным образом для Каракаллы, Коммода и Максимина пагубно было следовать примеру Севера, ибо они не располагали той доблестью, которая требовалась, чтобы идти по его стопам. Новому государю, закладывающему основы своей власти, не нужно подражать деяниям Марка и не следует уподобляться Северу, но от последнего он должен взять то, что требуется для основания государства, а от Марка — всё, что помогает сохранить со славой прочное и уже сложившееся государство.

Одни государи, дабы обезопасить своё положение, разоружали подданных; вторые сеяли раздоры в подвластных им землях; третьи вызывали нарочно против себя враждебность. Некоторые пытались привлечь к себе лиц, поначалу для них опасных; иные строили крепости; другие их разрушали и сносили. И хотя обо всех этих вещах нельзя судить определённо, пока не перейдёшь к особенностям тех положений, в которых принимаются подобные решения, я стану говорить о них настолько широко, насколько позволяет сам предмет.

Так, никогда не существовало таких новых государей, которые бы разоружали своих подданных. Напротив, если последние были безоружными, государи всегда вооружали их, ведь в этом случае они составляют твою силу: прежде ненадёжные становятся верными тебе, а прежде верные укрепляются в своей верности и из подданных становятся твоими сторонниками. А так как нельзя вооружить всех, то, отдавая предпочтение одним, ты чувствуешь себя увереннее и с другими. Эта разница в обхождении делает первых обязанными тебе, а вторые находят тебе извинение в том, что подвергающиеся большей опасности и несущие более тяжёлое бремя также и заслуживают большего. Но если ты разоружаешь подданных, это вызывает у них обиду, ибо показывает, что ты сомневаешься в них в силу своей трусости или недоверчивости; и то и другое возбуждает против тебя ненависть. А так как безоружным ты не можешь оставаться, тебе приходится обратиться к наёмному войску, о свойствах которого говорилось выше. Да и будь оно отличным, наёмников не может быть столько, чтобы защитить тебя от влиятельных врагов и ненадёжных подданных. И как я уже говорил, новый государь, только что пришедший к власти, всегда заботился об устройстве армии. История полна тому примеров. Если же государь приобретает новые владения, которые присоединяются к прежним, тогда необходимо разоружить их жителей за исключением тех, кто был на твоей стороне в ходе завоевания. Но и этих необходимо со временем ослабить и изнежить, воспользовавшись подходящими случаями так, чтобы все вооружённые силы твоего государства принадлежали только тебе и были набраны из солдат, которые жили с тобою в твоих старых владениях.

Наши предки, причём из тех, кого считали мудрецами, говаривали, что Пистойю следует удерживать с помощью партий, а Пизу — крепостей, поэтому в подчинённых им городах они сеяли раздор, дабы удобнее властвовать в них. В те времена, когда в Италии сохранялось некоторое равновесие, это могло быть и разумным, но не думаю, чтобы сегодня можно было давать подобные рецепты, ибо я не верю, чтобы раскол приносил когда бы то ни было пользу. Напротив того, когда приближается враг, разделившиеся города сразу становятся его добычей, потому что более слабая партия всегда ищет опоры во внешней силе, а более влиятельная не может перед ней устоять.

Венецианцы, побуждаемые, как я полагаю, вышеприведёнными доводами, поддерживали в подвластных им городах вражду между гвельфами и гибеллинами*, и хотя они никогда не допускали кровопролитий, tamen не давали названным разногласиям затухать, чтобы граждане, занятые своими распрями, не объединились против своих хозяев. Но это, очевидно, не пошло венецианцам на пользу, ибо когда они потерпели поражение при Вайла́, одна из партий тут же подняла голову и отняла у них власть. Таким образом, подобные приёмы указывают на слабость государя, ибо уверенная в себе власть не допустит раскола, который только в мирное время выгоден для удобства обращения с подданными; в случае же войны видна вся обманчивость этого способа.

Государи, без сомнения, обретают величие, преодолевая препятствия и трудности, встающие перед ними, поэтому когда судьба желает возвысить нового государя, который больше зависит от молвы, чем наследный государь, она посылает ему навстречу врагов и заставляет сразиться с ними, чтобы, одолев их, государь мог подняться ещё выше на ступень, подставленную ему его врагами. Многие считают даже, что мудрый государь должен при случае умышленно вызвать по отношению к себе некоторое противодействие, дабы, подавив его, прибавить себе величия.

Государям, et praesertim* новым, были более верны и приносили бо́льшую пользу те люди, которые поначалу вызывали у них подозрение, по сравнению с теми, кто и раньше был облечён доверием. Правитель Сиены Пандольфо Петруччи чаще использовал у себя на службе лиц, вызывавших сомнение, нежели других. Но из этого нельзя выводить общее правило, ибо всё зависит от определённого положения. Скажу только, что если поначалу враждебные к государю люди нуждаются в поддержке, чтобы сохранить за собой своё место, государь легко может привлечь их на свою сторону, и они тем вернее принуждены будут служить ему, что сознают необходимость исправить своими делами невыгодное мнение, которое сложилось о них раньше. Таким образом они принесут государю больше пользы, чем те, кто уверен в расположении государя и потому станет заботиться о его делах с меньшим рвением.

И поскольку предмет того требует, я не премину напомнить государям, получившим новые владения благодаря помощи изнутри, чтобы они внимательно вникали в причины, заставившие их помощников помогать им. И если речь идёт не о естественной привязанности к новому государю, а о недовольстве прежним, то сохранить их благорасположение будет очень трудно, потому что новому государю невозможно удовлетворить их притязания. Подробно разбирая всё на примерах, извлекаемых из современной и древней истории, причины можно увидеть в том, что новому государю куда легче снискать дружбу людей, довольных прежним положением и потому противодействовавших ему, нежели тех, кто стали его друзьями от досады и помогли ему утвердиться в новых владениях.

Чтобы обезопасить свою страну, государи всегда имели обыкновение строить крепости в качестве тормоза и узды для любого неприятеля, а также надёжного укрытия во время неожиданных нападений. Я нахожу этот обычай похвальным, поскольку он ведётся ab antiquo*; тем не менее в наше время мы были очевидцами того, как мессер Никколо Вителли разрушил две крепости в Читта́ ди Кастелло, чтобы удержать там власть. Гвидобальдо*, герцог Урбинский, вернувшись в свои владения, откуда он был изгнан Чезаре Борджиа, снёс все крепости этой провинции funditus