Дженни и обо всех ее проблемах, ругаем ее за то, что она растеряла все свои деньги?

– Это не ее вина, – закричала, заступаясь, Венеция. – Она заработала собственным трудом все свои деньги и имела полное право делать с ними то, что ей захочется.

– Имела ли, Венни? – В голосе Парис чувствовалась горечь. – Родители несут ответственность за своих детей, ты же знаешь. Даже если она и не хотела, чтобы мы жили так, как она, я полагаю, она могла бы дать нам подумать, прежде чем делать все эти дикие вложения денег – в особенности когда у нас нет отцов, чтобы нам помочь.

Парис сдержала слезы, крепко сжав руки, впившись ногтями в мягкие ладони. Она подумала об Амадео и о том, как безнадежно жаждала она получить от него финансовую поддержку.

– О, проклятье, – закричала она, не в силах больше сдерживать возмущения. – Почему, почему, почему она не оставила денег, мне так нужны деньги! Я, значит, должна еще больше рисковать, чем те, про кого она рассказывала. Вы что, не видите? Она потратила все на этих молодых хлыщей, пока я боролась…

Слезы побежали у нее по лицу, и, разъяренная, она не сдерживала их, пока Венеция с Индией беспомощно смотрели на нее.

– Простите, – всхлипнула Парис. – Я не могу этого понять, правда не могу. Она достала из кармана платок и вытерла глаза. – Ты права, Венни. Она заработала их тяжелым трудом и имела право делать с ними то, что ей захочется. Она была безрассудна, вот и все – и одинока, и ранима. И, – добавила она молчаливо, – никто не понимает этого лучше, чем я.

Венеция принялась смотреть в окно на гладь океана и ядовитую желтую дымку смога на горизонте. Типичный день Голливуда. Каждый раз, когда она возвращалась в этот город, она вновь понимала, почему она никогда не смогла бы жить здесь. Голубые небеса, солнечное сияние, небрежный стиль жизни были поверхностью, которая маскировала грязные интриги и стремление к блистательным наградам шоу- бизнеса. Город заключал уязвленных в свои роскошные щупальца с роковой неумолимостью, пока они попадались в ловушку его мишурных ценностей. Дженни боролась против этого и отправила своих девочек подальше от соблазнов города, но, в конце концов, она подчинилась; для нее Бог тоже заключался в Голливуде.

Венеция вдруг затосковала по безымянной, омытой дождем свободе Лондона и небрежной взаимной уступчивости семьи Ланкастеров. Итак, что же дальше? С ней все в порядке; у нее есть диплом, и она думает начать работать, доставляя продукты для директорских ланчей в Сити, устраивая приемы и обеды. Кэт Ланкастер рассказала ей о хорошем агентстве, которое можно использовать. Она вообразила, что Индия будет продолжать делать то, что делала, ведь у нее, кажется, все в порядке, кроме Фабрицио Пароли, конечно, но таковы правила игры. Только Парис больше всех пострадала в этой ситуации. И она совершенно одинока. Насколько догадывалась Венеция, в ее жизни не было места мужчине; все, что у нее было, это ее честолюбие, и даже с ее несомненным талантом ей предстояла длительная борьба, чтобы завоевать славу дизайнера теперь, когда надежда на помощь матери разбита. У них только десять тысяч долларов на троих. Десять тысяч долларов…

– Парис, – сказала она, выводя сестер из тягостного молчания. – Я хочу, чтобы ты получила мою долю из десяти тысяч. Может быть, это поможет собрать твою коллекцию.

Темно-синие глаза Парис зажглись проблеском надежды. Но нет, она не могла.

– Очень мило с твоей стороны, Венни, но я не позволю себе сделать этого. Возможно, когда-нибудь твоя доля тебе пригодится.

– Можешь наследовать также и мою долю, – сказала Индия. – Ты была бы лучшим помещением денег, чем молодые мужчины Дженни. Только ты обладаешь талантом в этой семье. Все десять тысяч долларов Дженни пойдут на то, Парис, чтобы получилась твоя первая коллекция одежды!

Коллекция Парис… десять тысяч… этого, конечно, было совсем недостаточно, чтобы сделать все должным Образом, но это было все, что они имели, и это в десять тысяч раз больше, чем нуль, который она только и имела прежде. Боже, они ее сестры… Парис обвила руками Венни, затем Индию в исполненном огромной признательности объятии.

– Но только если вы уверены во мне…

– Конечно, мы уверены.

– Это такая ответственность – все семейные деньги. – Парис нервно посмотрела на них, ее шелковистые черные волосы упали на ее полное беспокойства лицо. Что, если ей это не принесет удачи, несмотря на их великодушие? Нет! Обязательно принесет… Она в этом уверена.

– Не беспокойся, Парис, – сказала Индия ласково. – Деньги твои, безо всяких условий. Если захочешь потратить их на разгульную жизнь – дело твое, мы ничего не хотим знать об их дальнейшей судьбе. Без условий, ладно?

– Без условий, – повторила Парис. Она отдаст им долг, когда добьется успеха, а она всегда верила, что сможет сделать это. Тогда она позаботится о них обеих – так поступила бы Дженни.

– Вы не пожалеете об этом, – пообещала она.

– В таком случае, пора. – Индия подала знак рукой двум охранникам, бездельничавшим на полосе морского берега перед окном. Они занимались тем, что бросали гальку по волнам. Но гальку сносило к дому.

– Хорошо, – со вздохом заметила она, идя к двери, – да будет так.

Она повернулась для того, чтобы в последний раз оглядеть прелестную комнату. Белые диваны были примяты там, где они только что сидели, а пепельницы и пустые стаканы в беспорядке оставались на столах. Большие окна обрамляли серо-голубой океан и безоблачное небо.

– Лучше сказать, до свидания, – с надеждой прошептала она.

Парис и Венеция тоже бросили па комнату последний долгий взгляд. Сейчас казалось немыслимым, что через недолгое время, думала Парис, немного обшарпанный, немного усталый, этот дом увидит кто-то чужой, предполагаемый покупатель.

– Я не смогу пройти в спальню Дженни, – прошептала Венеция.

– И я тоже. – Парис отвернулась и пошла прочь.