нахальными грудями, взъерошенными гривами волос и глазами, бросающими вызов мужчинам, человеком, чьи картины она и ее школьные друзья воспринимали как смутные эротические фантазии подростка – знание это повергло ее в долгое молчание. Дженни посмотрела на нее с беспокойством.
– Может быть, я не должна была называть его имя? – спросила она подавленно, – но тебе восемнадцать, Парис. Ты никогда не спрашивала меня о нем с семи лет. Но однажды ты все равно захотела бы узнать, кто он был, и именно я хочу рассказать тебе об этом. Ты – ребенок страсти, Парис, и он никогда не смог бы стать для тебя отцом. А то, что мне приходилось играть роль обоих родителей, обязывало быть лучшей матерью, не так ли? – Ее глаза приобрели задумчивое выражение. Дженни всегда хотела как можно больше любви от своих друзей и любовников, от своих дочерей.
Парис опять беспокойно заворочалась, поудобнее потягиваясь на велюровом сиденье самолета, прикрывая глаза неярким коричневым одеялом. Ее отец сейчас был женат на девушке даже моложе, чем Венеция. Пятая жена в непрерывном ряду достигших брачного возраста звезд; Парис никогда не видела причин разыскать его и дать знать о своем существовании. И сейчас о том, что Дженни умерла, он узнает не от нее. Она останется для него тайной навек.
Опять всплыл в ее памяти Амадео Витрацци, его бронзовое тело, серый шелк, сваленный в кучку на полу.
– Ох, Дженни, Дженни, – простонала Парис, когда слезы в конце концов пришли. – Я подвела тебя, ты не учила своих дочерей делать то, что делала сама, чтобы добиться успеха. Я ведь так похожа на тебя, та же напряженная вера в собственный талант, то же возбуждающее стремление к успеху… та же обжигающая сексуальность. Никогда больше, Дженни, никогда, – поклялась Парис. – Я стану использовать все способы, законные и незаконные, чтобы добиться успеха, но никогда, никогда не буду торговать собой ради успеха.
Странная мысль пришла к ней внезапно, захватив совершенно врасплох. Да ведь не будет необходимости биться из-за денег. Сейчас им принадлежат миллионы Дженни. И Парис опять начала плакать.
Самолет устремился вниз, пролетел над дымами городского транспорта, над пальмовыми деревьями и лазурными плавательными бассейнами, паря, подобно хищной птице, над переполненной машинами автострадой, и с легким скачком приземлился на взлетно-посадочной полосе международного лос- анджелесского аэропорта. Вот он замедлил скорость и ровно покатился – по направлению к теснящимся зданиям вокзала.
Они были дома.
Парис инстинктивно сжала руками поручни своего сиденья, с ужасом предвидя события нескольких последующих дней. Будет расследование. А потом – похороны. Затем они должны будут разобраться в делах Дженни, как коммерческих, так и личных, и как самая старшая она возьмет всю ответственность на себя.
Сидящая спереди Индия утомленно улыбнулась ей. Яркий свитер подчеркивал ее бледность и усталость в дымчатых глазах. Ее волосы, казалось, потеряли естественную упругость, локоны лежали на голове, подобно измятому бархату, напоминая Парис их детские годы.
Расстегивая страховочный пояс, Парис взглянула с беспокойством через проход – на Венецию. Белокурые волосы той тоже были в беспорядке, веки опухли и покраснели. Она умыла лицо и без косметики выглядела пятнадцатилетней, смертельно обиженной девочкой.
– Венни! – Парис скользнула на сиденье рядом с ней, утешающе обняв ее за плечи. – Знаю, это будет нелегко, но мы должны все пережить. По крайней мере, пережить все вместе. Только держись, дорогая, скоро будем дома.
И когда сказала это, то поняла, что это – неправда. Они приехали не домой. Они приехали в дом Фитца МакБейна. Голубые, омытые слезами глаза Венеции посмотрели на нее с отчаянием.
– Все будет хорошо, вот увидишь. – Парис надеялась, что голос ее прозвучал более убежденно, чем то, что она чувствовала.
Она поспешно вытащила со дна сумки темные очки – последний предмет голливудского снаряжения – и поняла, почему. По крайней мере, никто не сможет заглянуть в твои глаза, и ты сохраняешь немного своей уединенности.
Ни у одной из них не было багажа, только ручная кладь с самым необходимым, собранным в последний момент, поэтому формальности, связанные с таможенными пошлинами и эмиграционной службой, прошли легко. Но они оказались абсолютно неподготовленными к встрече с полчищем осветительных приборов, кинокамер и микрофонов, ожидающих их в вестибюле, к рокоту голосов, называющих их имена, требующих от них: «Посмотрите сюда» или «Не могли бы вы рассказать телезрителям, что вы думаете по поводу возможного самоубийства мисс Хавен?» Они отпрянули назад, в дверной проем, ослепленные лампами, сбитые с толку неожиданной суматохой и шокирующими вопросами.
– Варвары, – прошептала Парис. – Quelles sauvages![9]
– Мы должны удрать от всего этого, мисс. – Двое их здоровенных охранников объединились с двумя вновь прибывшими и отделили девушек от кинокамер. Схватив их за руки, побежали, преследуемые ордой корреспондентов, к выходу и через переулок в ожидающий лимузин. Через задние затемненные окна Парис увидела любопытствующие лица и сверкающие вспышки, когда огромный «мерседес» благополучно оторвался от обочины.
– Боюсь, они станут преследовать нас, мисс, – извиняясь, сказал охранник, – и они приблизятся к дому. Но там высокая стена с электронной защитой. Мы уверены, что ни один из них не потревожит ваше уединение. Мистер МакБейн более всего настаивал на этом.
– Слава Богу, что есть твой мистер МакБейн, Венни, – сказала Индия, вся дрожа. – Он единственный предвидел подобное. Я, конечно, никогда бы не подумала об этом. Если бы у нас не было сопровождения, мы оказались бы в капкане.
А Венеция думала о Моргане МакБейне. Его мужественное, бронзовое от загара лицо и гости, собравшиеся к обеду прошлым вечером, казалось, отошли в далекое прошлое. Она с тоской смотрела через затененные окна на привычные, неясные очертания городских остановок, магазинов и дешевых мотелей, на беспорядочно разбросанные придорожные нефтяные скважины, всегда казавшиеся ей похожими на гигантскую клюющую саранчу. Вечер, который начался так многообещающе, превратился в кошмар с телефонным звонком. Лидия и Роджер Ланкастеры захотели поехать с ней, но ей показалось несправедливым привезти таких дорогих ей людей, почти заменивших ей родителей, на похороны своей настоящей матери. Она была дочерью Дженни Хавен, и в этот последний раз они останутся без посторонних.
