И он добавил, чуть смутившись:

– И возвращаться, кроме вас, мне было некуда…

– А как же твои жена, дочка?

– Там уже давно другие ночуют! И других мужчин называют папой, – попытался поднять себе дух и снова перейти на легкий тон молодой Тодлер. – А потом там квартирка-то с собачью конуру, только задницами толкаться. Да еще черт знает где – в Чертанове. И вообще с вашими хоромами не сравнишь!

Платон Васильевич бесстрастно наблюдал над гаерством Антона и спрашивал сам себя: «А может быть, он, Платон Васильевич Струев, обязан этому стручку, этому непутевому, молодому человеку своей жизнью? Что не умер он в затерянной турецкой больничке, один среди черных людей, бессильный, пораженный каким-то Божьим наказанием?»

Он тряхнул головой – «почему Божьим?».

«А потому, – отвечал он сам себе, – что у него всегда было сильное, тренированное сердце. Что ничего не предвещало подобных сердечных ударов. Именно „удар“, который нанесли ему под дых, и он полетел с катушек, без сознания, без сил, без воли, без малейшей возможности сопротивляться…

Нет, только Бог мог нанести ему такой удар! Мстя, наказывая его за что-то… Безжалостно и страшно, зовя его к себе – на Высший суд!»

В глубине души Платон Васильевич суеверно верил, что все это было именно так, Божья десница вырвала, на два месяца, его из привычной, размеренной, такой рассчитанной, машинальной жизни…

Но только за что? За что… Всевышний потребовал его к себе?! И почему все-таки отпустил, даруя ему еще какое-то время…

– Платон Васильевич, немного поправиться можно? – спросил Антон, сложив руки, как перед иконой.

– Ты взрослый человек… Сам знаешь, где взять, – отвернувшись, тихо произнес Струев.

Антон стремительно подскочил к бару, налил себе коньяку, выпил, тряхнул головой и так стоял спиной к хозяину. Потом налил себе еще полбокала и, выдохнув облегченно, повернулся к старику:

– Вы великий психолог! Платон Васильевич. – Он сел в кресло и снова вздохнул, расплываясь в блаженной, почти счастливой улыбке.

– Ну… Что будем делать? – нахмурив брови, коротко спросил Платон Васильевич.

– Жи-и-ить! – только развел руками Антон.

– Где? На что? С кем?

В кабинете стало тихо. Антон отвернулся к окну – в его горле как будто застрял ком. Потом он коротко покачал головой и тихо произнес:

– Не знаю! Не сейчас…

– В общем, это не мое дело… – после долгой паузы сухо произнес Струев. – Ты сам должен решать свою судьбу…

Антон вдруг горячо и страстно перебил его:

– Решите ее за меня! Я так устал… От всей моей неопределенности. От своей слабости! Что хоть в петлю…

Последние слова были произнесены так естественно, так искренне, что у Платона Васильевича пробежали мурашки по коже.

– Успокойся! – слабо поднял голос Струев. Он не знал, что говорить, на что решиться.

– Что вы скажете… то я и сделаю! – тихо, но решительно, окончательно произнес молодой человек.

Они оба молчали, не зная, на что решиться. Платон Васильевич понимал, что ждут его ответа… Его решения. Он вдруг вспомнил, как давно, много лет назад отец Антона почти также просил его: «Хочешь, я брошу Ирку? Хочешь, я перестану пить? Завяжу – насмерть… Только давай дальше с тобой работать! Только не бросай меня!»

Правда, Андрей Тодлер тогда был моложе, и в тот момент сильно пьян… Но все же… Все же…

Почти те же самые слова. Та же интонация. Словно давний его друг ожил и спрашивает, просит его о собственной судьбе.

«Что же тогда он, молодой Платон, ответил ему?» Он не помнил…

– Как вы себя чувствуете? – осторожно спросил Антон.

– А ты? Сколько вчера выпил? – ответил недовольный Струев. – Бледный…. Круги под глазами.

– Ничего! «Отвисится»! – И он похлопал ладонями себя по лицу.

– А где ты прописан? – неожиданно спросил Струев.

– В своей однокомнатной. С женой и дочкой.

– А где ты жил. Эти два месяца, когда исчез из моего дома?

– У милых двоих дам! У кого денек-другой. У кого неделю-другую… – Он рассмеялся почти искренне. – Люблю я свое занятие! С ранней молодости.

– Прекрати! – повысил голос Платон Васильевич. – Ты хоть у врача бываешь? Проверяешься… Ну на эти там всякие… СПИДы, гонореи?

– Позавчера посетил… сей скромный уголок. Все о'кей. Я же осторожный, предостерегаюсь…

– И на том спасибо, – вздохнул старик.

– Пожалуйста, – поклонился ему не без шутовства Антон.

– А где вещи твои? – неожиданно озабоченно спросил Струев. – Ну, там чемодан, сумка какая-нибудь…

– Сумка в прихожей! Остальное по многочисленным адресам…

Антон залпом допил коньяк и встал, якобы прощаясь.

– Я тебя не отпускал! – коротко бросил Струев. Антон сел обратно в кресло. – Ты очень много для меня сделал… Там, в Турции. Да и в Москве… Больница, врачи, твое внимание.

Струеву было трудно говорить…

– Деньги ты отказываешься брать… Сколько ты у меня пожил, после моей выписки из больницы? Дней десять – не больше!

– Я жил ровно столько, сколько я был вам нужен! Сколько вы не могли обойтись без меня, – тихо произнес Антон.

– А потом ты исчез… Почти на два месяца! – почти выкрикнул Платон Васильевич.

– Дела! – развел руки Тодлер. – Поиски работы, пристанища… Ну и большие или малые страстишки.

– Не юродствуй! – выкрикнул Струев. – Какая работа? Жиголо несчастный!

– А что? Профессия как профессия…

– Ты что кончал? Какой у тебя диплом?

Платон Васильевич как-то потерял нить разговора. Молодой человек только пожал плечами – мол, это неинтересно, какая у него профессия.

– Ты зачем, вообще, живешь? – от растерянности выпалил Струев. – Тебе уже за тридцать… Ребенок… Семья какая-никакая. К чему ты стремишься?

Антон опять пожал плечами и довольно равнодушно посмотрел на старика. Потом плеснул себе в бокал немного коньяка и долго держал его перед собой.

Платон Васильевич понял, что он не станет отвечать на его вопросы.

– Ты отца-то… Андрея? Помнишь?

– Смутно. Мне трех лет не было, когда он умер. Да он уже и не жил с нами. У него другая семья была.

– А где его архив?

– Не знаю. Наверное, у вдовы. Если она его не выбросила…

– Как… – выбросила?

– А может, и не выбросила? – Антон снова пожал плечами. – Я ее почти не знаю. Раза два в жизни видел.

Платон Васильевич еле сдерживался от его тупой скуки.

– Ты можешь найти архив Андрея?