Через некоторое время по мастерской поплыл характерный запах – Серж варил креветок. Лина открыла окно и подошла к Тине с ворохом одежды. Она готовила летнюю коллекцию, так что в наличии были полосатые короткие брючки и к ним очень гламурненький розовый топ с причудливым вырезом, а также длинные свободные шорты и для контраста – строгая блузка без рукавов со стоячим воротником на мелких перламутровых пуговках.
Серж заинтересованно выглянул из закутка с кастрюлей в руках и крикнул, что розовый гламур – это не для Тины, а вот блузку можно примерить, в ней что-то есть.
И правда, сидела вещь отлично, Лина только чуть-чуть убрала сзади.
– Босоножки будут не эти, но каблук такой же, – волновалась она, – и еще вот сумка…
Сумка была в большую вызывающую клетку, но Серж сумку забраковал, выкопал у Лины из завалов обычную матерчатую торбу, зато самолично повязал Тине на голову цветастый шарф.
– И правда так лучше. – Лина склонила голову набок. – Сержик, ты гений.
– Сам знаю. – Серж скромно потупился.
Потом было платье из легкой ткани в мелкий цветочек, с открытыми плечами, широкой юбкой и большим воротником шалью.
– Такое платье было у моей бабушки! – вспомнила Тина.
– А что ты думаешь? Мода повторяется примерно через двадцать лет. А уж если сорок прошло, то считай, что все начинается заново, как с чистого листа.
– Так и до кринолинов дойти можно, – усмехнулась Тина, – или до корсетов.
– Вот кстати… – Лина протянула ей широкий кожаный пояс.
Корсет не корсет, но сантиметров пятнадцать в ширину пояс имел. Лина затянула его как можно туже, Серж одобрил и сказал, что у бабушки такого точно не было.
– Вот еще пиджачок… – Лина смотрела неуверенно.
– Опять что-то намудрила? – вскричала Тина, она хорошо изучила подругу и знала, что иногда на Лину «находило».
Увидит какую-нибудь ткань в магазине, или тот же пояс, или пуговицы, встанет столбом и отключится. А потом бежит домой или начинает рисовать прямо тут же, в магазине. И появляется предмет одежды, вовсе не сочетаемый с данной коллекцией. Лина и сама понимает, что платье или юбка никак не подходят, однако сделать с собой ничего не может.
Пиджачок был самый обыкновенный, из простенькой ткани, какая лежит в любом магазине. В меру короткий, в меру узкие лацканы, две не слишком большие деревянные пуговицы…
– И что? – спросила Тина, расстегивая пуговицы.
– Опа! – вскричал неслышно появившийся за спиной Серж.
Подкладка у пиджака была неимоверно яркого, огненно-алого шелка.
– Эх, хорошо в стране советской жить… – задумчиво пропел Серж, – красный галстук с гордостью носить!..
– С виду такой неказистый… – бормотала Тина. – И как тебя угораздило?
Лина виновато молчала.
– Так-так… – оживился Серж. – Ну-ка, детка, облачись. Джинсы возьми вон те, самые простые. Сначала идешь как обычно… Потом при повороте сумеешь расстегнуть пуговицы одним движением? Лина, надо бы что-то сделать…
– Да-да, – оживилась Лина.
– Поворачиваешься и распахиваешь полы, так? Тут надо поиграть со светом… – решил Серж. – Ну, попробуем это организовать. Представляешь, свет на Тину, и алый шелк играет… В общем, наше дело выгодно показать…
– Сержик, что бы мы без тебя делали! – хором вскричали девушки.
– Когда станешь известной, возьмешь меня персональным стилистом! – улыбнулся Серж.
И наконец, последним номером программы шло вечернее платье густого лилового цвета. Лиловый – гвоздь будущего сезона, это Лина знала совершенно точно. Платье было безумно сложного кроя и еще не совсем готово. Лина приметала кое-какие детали и сказала, что Тина должна приехать еще, и не один раз. Серж сказал, что в принципе может выйти большая удача, настоящий хит, а над Тининой прической и макияжем он подумает.
На ужин Серж приготовил салат с креветками и китайской капустой, заправил салат оливковым маслом с соком лимона и, невзирая на бурные протесты Тины, бросил в него горсть кедровых орехов. Тамара крикнула из-за перегородки, что от креветок у нее крапивница и почесуха, поэтому Серж сделал ей огромный бутерброд с вареной колбасой и налил чаю в пол-литровую кружку с нарисованным на боку кустом земляники в натуральную величину.
Тина ела салат из керамической плошки, запивая его минеральной водой – от вина отказалась под предлогом, что еще домой ехать, а на самом деле из-за фигуры, в вине ведь тоже сахар, а алкоголь задерживает воду в организме.
Все устали после долгого утомительного дня и теперь переговаривались лениво, вполголоса. У Тамары за шкафом негромко играла музыка – что-то из неувядающего советского ретро, – пели то Пугачева, то Леонтьев.
«Как хорошо, что есть друзья, – неожиданно для себя подумала Тина, – как ужасно быть одинокой. Кто у меня из близких? Только дядя Бо да еще, пожалуй, кот Ришелье. У моделей подруг не бывает. Дружбы с такой же моделью не получается – обязательно будет соперничество, обязательно кто-то у кого-то перехватит контракт, и все, дружба врозь. А обычная девушка с моделью не станет дружить – кому интересно все время находиться в тени?»
Получается, что Лина и Серж – ее единственные друзья, и Тина ими очень дорожит.
Они засиделись долго – болтали, курили, эти двое выпили бутылку вина, потом Тина взяла с Лины слово, что она не станет работать ночью, и отвезла Сержа домой.
Поднявшись на свой этаж, Тина вышла из лифта и полезла в сумочку за ключами. Как обычно, ключи завалились на самое дно сумки, и она, чертыхаясь, перебирала ее содержимое, давая себе слово сегодня же навести в сумке порядок. Вообще ей давно уже пора навести порядок не только в сумке, но и в квартире, и в своей жизни…
С этими благими намерениями Тина наконец достала ключи и шагнула к двери…
И замерла как громом пораженная.
На коврике перед дверью опять лежала кукла.
Но не та, что вчера.
На этот раз площадка была ярко освещена – кто-то из соседей усовестился и ввернул лампочку, и при ярком свете она хорошо разглядела на коврике Кена, жениха Барби.
Медленно, испуганно, как будто шагая по минному полю, Тина подошла к коврику, наклонилась и осторожно подняла куклу.
Ей было страшно прикасаться к ней, она испытывала какое-то чувство брезгливости, но в то же время ее действиями руководило мучительное, болезненное любопытство.
Двумя пальцами она держала куклу и разглядывала ее с тем же двойственным чувством.
Кен был одет в самый обычный костюм, немного запыленный и запачканный – что неудивительно, если он несколько часов валялся на коврике перед дверью. Неприятно поразило Тину другое: в горло куклы была воткнута булавка, и грудь Кена была измазана чем-то красным. Может быть, чем-то вполне безобидным, например губной помадой или клубничным конфитюром, но Тина не могла отделаться от чувства, что это кровь, пролившаяся из пронзенного горла…
И еще одно.
Левая нога куклы была неестественно вывернута.
Тина смотрела на изуродованную куклу, не в силах оторвать от нее взгляда, и не могла отделаться от мысли, что держит в руке мертвого журналиста Мухина…
Если вчерашняя кукла могла быть случайностью, если ее сходство с Алисой Липецкой могло Тине просто померещиться, то теперь у нее не было никаких сомнений.
Кто-то нарочно подбросил ей эту куклу, придав ей сходство с Мухиным. Кто-то, кто очень хорошо знал подробности обеих смертей. Точнее – обоих убийств…
