— Его право, — только и сказал.

— А рыба как же?

— А никак. Он пожелал реку без рыбы, иначе бы она сейчас — кверху брюхом…

— Закуска ему, значит, не требуется, — констатировала Зойка. — А вы говорите: мы хотеть не умеем!

— Это не я говорю. Это вы говорите.

— Ошибочка вышла. Желаний — невпроворот. Не удивлюсь, если этот алкаш еще и поллитровку в речку опустил — чтоб охладилась… Как там у вас с галактическими стандартами? Тянем? Или уже переплюнули? Небось у вас в Краснококшайске никто не допер реки водярой заполнять. Слабо?

— У нас нет водки, — сказал Свен.

Ему было явно не по себе.

А Зойка расходилась и совсем уже разошлась:

— Тем более! Нуль-транспортируетесь куда ни попадя, а водку не изобрели! Мозгов не хватило? А мы, Свен, мы рождены, чтоб сказку сделать былью. Вот она — сказочка! И все, Свенчик, с вашей подмогой, спасибо вам, Свенчик, не забудем никогда.

— Зачем вы так, Зоя… — Свен выглядел чистым преступником, будто это он водочную реку возжелал. — У нас тоже дураков хватает.

— Вы с ними боретесь, да? Или жалеете: чего с дурака взять? А мы их лелеем и холим, Свен. Мы, Свен, обвешиваем их медалями и обшиваем лампасами. Мы живем в большой стране дураков, Свен, а вы нам хотите поле чудес всучить. Зря! Прежде чем на Землю транспортироваться, вы б лучше с местным фольклором познакомились, тогда бы знали, чем это поле у нас засеют… Ладно, все — в кайф: хоть ранку продезинфицировала. Дальше куда?

— Куда хотите.

— Что в том доме? Вот в том, в помещичьем…

— Не знаю. Живут, наверно… Можно пойти посмотреть.

— Идти далеко. — Зойке больше ничего не хотелось. Зойке хотелось домой в Марьину рощу. И чтоб без Свена.

А он посмотрел удивленно:

— Только пожелайте, и вы — там. Сразу. Забыли?.. Вы совсем не умеете желать, Зоя, вы правы, я поражен. Запомните, наконец: любое осознанное желание здесь исполняется. Шагните…

Отступить? Шагнуть в Марьину рощу? Не-ет, стыдно! Если уж позор, так до конца, тем более что неизвестно: а вдруг позора больше не будет, вдруг все грядущие фазы окажутся толковыми и лестными для земной фантазии?..

— Шагаем, Свен.

Она подхватила Свена под локоток, нацелилась на далекий дом и шагнула. И оказалась посреди буквально-таки Колонного зала, только без привычных сцены и кресел. Атак — одно в одном: и колонны, и мрамор, и люстры, и белые шторы гармошкой. Ну, может, просторы чуть поменее… И во всю длину означенного зала тянулся стол, уставленный, пардон, жратвой. Все как в лучших домах: икра черная и красная, ветчина баночная югославская, крабы тихоокеанские, горбуша малосольная, семга нежнейшая розовая экспортная, балычок лоснящийся пергаментный, селедочка в винном соусе, сыр голландский, швейцарский, российский, колбасный, пирожки с мясом, с ливером, с капустой, с рыбой, с яйцами, с яблоками, с творогом, с вишней, сосиски вареные, шпикачки, жаренные в масле, картофель «фри» и картошка печеная с укропом и в сметане, кстати — и сметана в банках, и оливки в банках, и помидоры в банках и свежие, и огурчики свежие, малосольные и соленые, и кинза, и тархун, и фрукты местные и заморские, и… Все! Надоело описывать! Кто что хочет, пусть то и представит на этом раздолье холодных закусок и сладостей. Но — не выходя за пределы знакомого в родном отечестве ассортимента, ибо, отметила глазастая Зойка, никаких там авокадо либо папайи не наблюдалось.

Людей в зале не было. Но над всем этим великолепием порхали обеденные плоские тарелки, но не сами порхали, а их придерживали руки — мужские и женские, а другие руки, мужские и женские, цепко держали вилки и ложки и накладывали, наваливали на тарелки богатые харчи. Но вот вам сюр: руки жили сами по себе, без тел. Такая получилась жутковатая картиночка, вроде бы эпизод из фильма про привидения, да только руки были вполне реальными молодыми и старыми, волосатыми и загорелыми, с наманикюренными ноготками это женские, с пожелтевшими от никотина крепкими ногтями — это мужские. Руки иногда жали друг друга — здоровались, иногда нежнейшим образом поглаживали одна другую — любились, а иной раз и перепадало руками по рукам. Наполнив тарелку, руки уносили ее в сторону от стола, и там она исчезала в темноватом — несмотря на огнедышащие люстры — воздухе, исчезала, подчеркнем, вместе с руками.

— Пир! — произнес Свен. В голосе его слышалось довольство. А то?! Это ж вам не водяра в речке, это ж вам культурная и разнообразная трапеза из «Книги о вкусной и здоровой пище». В галактике рассказать не стыдно… Пир, — повторил он, — или банкет: юбилей, свадьба, крестины, поминки…

— А вот вам фигу! — сказала Зойка.

Она, глазастая, подметила до боли знакомую по родному отелю закономерность в движении рук. Оно, движение, начиналось строго с одного конца стола, где на пустые тарелки накладывались мясные холодные харчи, оно продолжалось строго вдоль стола, никто никого не обгонял, не забегал поперек батьки — Зойка внимательно это пасла, руки если и переплетались, то лишь над одним каким-нибудь блюдом — то с буженинкой, то с ветчинкой, а так — плыли в чинной очереди, и завершалась она на противоположном конце стола, где царствовали сначала фрукты-ягоды, а потом сладости — торты, конфеты, пирожные, кексы. Отсюда руки и отправлялись в Ничто. Вместе с переполненными тарелками. И такая обреченная очередность, такой бараний порядок, по мнению Зойки, никак не соответствовали расхристанной безалаберности банкета или, тем паче, пира — пир «а-ля фуршет», виданное ли дело?! — где никто за все подряд в спешке не хватается, где на тарелку кладут лишь то, что любо глазу и пузу, а не оптом «от сих до сих», поскольку «уплочено»…

Вот оно, нужное слово!..

— Фигу! — уверенно повторила Зойка. — Никакой это не пир, хотя, может, для кого-то и пир. Рано радуетесь, Свенчичек, шведский стол это, а вовсе не пир.

— Какой какой стол?

— Такой такой стол. Обыкновенный, шведский. Платишь пятерик, как у нас в отеле, а жрешь до отвала — хоть на четвертной, если влезет. У этих… она брезгливо смотрела на снующие туда-сюда ручонки, — влезает. Халява, сэр.

— Халява… — эхом повторил Свен. — Но ведь выбор-то какой…

— А что выбор, что выбор? Те, кто эту халяву намечтал, каждый Божий день жрут борщ с котлетами, если пофартит, если мясца им обломится. А о шведском столике слыхали, читали, у нас, Свенушка, средства шибко массовой информации эту передовую форму общепита прославили на века… Да я за те же бабки такого намечтаю — по Молоховец пройду, прямо по оглавлению! Пояснила для Свена: — Поваренная книга такая была. В дикой древности… А тут не по Молоховец, Свенчик, тут, Свенчик, фантазия продуктового заказа ко Дню шахтера — по максимуму. Жрать народ хочет, лопать, хавать, в желудках гадко от мойвы с вермишелью, а ты, Свен, это простое желание наружу выковыриваешь и, спасибо тебе, овеществляешь. Хоть погаллюцинируют, да нажрутся…

— Это не галлюцинация.

— А что ж это? Где ты всю эту красоту у нас видел? В гастрономе? В кабаке? Даже у кооператоров ассортимент похреновее… — Она уже ничего и никого не стыдилась. Ее несло. — Да, кстати, а как насчет гуманности эксперимента, а? Эти рукастые набьют животы, отвалятся, а через энное количество часов с минутами добрый дядя — ученый — энтузиаст свалит к себе в Краснококшайск и — привет? А им что? Опять мойва? Суп пакетный? Гуляш дважды съеденный, колбаса «Молодежная»?.. Ай-ай-ай, Свен, стыдно, Свен, маленьких дразнить…

— Я никого не дразню, — защищался Свен. Он даже перестал изображать этакого викинга из морозильника, он почти орал, ручонки горе воздев: — Я хочу, чтоб так было всегда! У нас! У вас! На любой планете! Чтобы каждое желание каждого легко осуществлялось! И не иначе!