действительности в ужасных условиях вывозились и несовершеннолетние и даже дети в возрасте 12–13 лет, что повлекло за собой многочисленные смертельные случаи уже в пути. Профессор Семиряга не скрывает своего мнения, что «во всех освобожденных Красной Армией странах советские военные органы» предприняли «незаконные депортации» мирных немецких гражданских лиц. Этим соучастием в «действительно преступном приказе Сталина» командование Красной Армии провинилось в военном преступлении и преступлении против человечества также и в трактовке Устава Международного военного трибунала в Нюрнберге.
Что касается военной дисциплины, то Красная Армия фактически уже в 1944 г. находилась в состоянии нарастающего одичания. При новом овладении прежними советскими территориями, например, Украиной, а также в Польше, в странах Прибалтики, в Венгрии, Болгарии, Румынии и Югославии злоупотребления и акты насилия против местного населения приобрели такие масштабы, что советские командные структуры были вынуждены принять энергичные меры. Так, командующий 4-м Украинским фронтом генерал армии Петров в приказе № 074 от 8 июня 1944 г. заклеймил «возмутительные выходки» военнослужащих своего фронта на советской территории Крыма, «доходящие даже до вооруженных ограблений и убийств местных жителей». Он назвал виновных солдат, как и их офицеров, «бандитами», «ворами» и «вооруженными преступниками», которые, пользуясь «беспомощностью гражданского населения», пятнают авторитет Красной Армии. Совершенно аналогично в распоряжении № 0017 начальника Политуправления 1-го Украинского фронта Шатилова от 6 апреля 1944 г. идет речь о «грабежах», «террористических посягательствах», «убийствах» со стороны «обнаглевших мародеров» и «преступников» из «многих частей и служб» против населения западных областей Украины, то есть Восточной Польши, во многих случаях при попустительстве политработников. Насколько напряженной должна была быть обстановка в Польше, проясняет дневник погибшего офицера 2-го гвардейского артиллерийского дивизиона 5-го артиллерийского корпуса 1-го Прибалтийского фронта Юрия Успенского. «У нас очень враждебно говорят о поляках, — пишет этот очень вдумчивый офицер о ситуации в Вильнюсе, — говорят даже, что их всех надо повесить, и при этом еще произносят культурную фразу: “Польский народ исторически совсем нежизнеспособен”».
Такой инцидент, как то «нарушение международного права», о котором доложил 1 ноября 1944 г. начальник штаба немецкой 16-й армии, конечно, не может быть обобщен на всю негерманскую территорию, но все же показывает, на какие злодеяния уже были способны к тому времени некоторые красноармейцы. Три латышских солдата немецкой армии 20 сентября 1944 г. услышали за советскими линиями, в хозяйском леске Арайи общины Грингоф близ Митау [Елгава] в 10 часов «нечеловеческие крики, стоны и хрипы» и из укрытия увидели следующее: «Крики исходили от женщины, с виду 20-30-летней, совершенно голой, которая была закреплена на деревянном ложе, очевидно, по образцу распятия, спиной кверху, лицом к ложу, прислоненному к дереву под углом 45°. Туловище женщины располагалось на этом ложе по диагонали, с наклоном вправо, руки были вытянуты в стороны и, видимо, закреплены, ладони обращены кверху, ноги сведены, доставая до земли. Я допускаю, что тело удерживалось на гвоздях, забитых в дощатое ложе, а может быть, и таковыми. Вокруг этого места время от времени проходили 2–4 красноармейца в униформе с неразборчивыми издали знаками различия, не останавливаясь, но явно наслаждаясь муками женщины, подлинную причину которых установить не удалось. Они передвигались большей частью по двое, на расстоянии 10 м от женщины, обходя ее, насколько я мог различить, но в остальном не совершая никаких телодвижений, исходя из чего, я решил, что пытки такого рода у них вовсе не являются необычными. Мы все трое слышали крики около двух часов. В основном они продолжались беспрерывно и прекратились к концу этого периода, по всей видимости, из-за упадка сил женщины. Крики были настолько нечеловеческими, что один из нас, чьей семье не удалось бежать от Советов, на минуту потерял власть над своими нервами, хотя мы все трое — старослужащие солдаты бывшей латышской армии. Отсюда мы заключаем, что боли женщины должны были быть совершенно нечеловеческими». Оказание помощи было исключено.
В негерманских странах советские командные структуры при случае еще выступали против бесчинств и мародерства военнослужащих Красной Армии, хотя зачастую тщетно. На территории Германского рейха все сдерживающие факторы отпадали. Так, командир 43-го стрелкового корпуса генерал-майор Андреев в Польше в начале января 1945 г. еще угрожал своим солдатам военным трибуналом в случае злоупотреблений, но вместе с тем продолжил свое поучение так: «Как только мы окажемся в Германии, я не скажу о таких вещах ни слова». Основная установка красноармейцев после пересечения границы Рейха была сформирована пропагандой ненависти И. Эренбурга, А.Н. Толстого, Е.В. Тарле, М.А. Шолохова, К.М. Симонова, А.А. Фадеева и многих других, о которых здесь следует напомнить еще раз. «У границ Германии, — писал Эренбург, глашатай подстрекателей, 24 августа 1944 г., — повторим еще раз священную клятву: ничего не забыть… Мы говорим это со спокойствием долго вызревавшей и непреодолимой ненависти, мы говорим это у границ врага: “Горе тебе, Германия!”» «Мы будем убивать», — таков недвусмысленный призыв Эренбурга к красноармейцам во фронтовой газете «Уничтожим врага» 17 сентября 1944 г. «Мы покончим с Германией, — писал он 16 ноября 1944 г. — Мало победить Германию: она должна быть уничтожена.» «Не будет ни пощады, ни снисхождения», — повторял он 8 февраля 1945 г. «Единственная историческая миссия, как я ее вижу, — говорил Эренбург еще 3 марта 1945 г., — скромна и достойна, она состоит в том, чтобы уменьшить население Германии.»
Статьи и призывы Эренбурга и других подстрекателей, распространяемые «Правдой», «Известиями», «Красной звездой», «Красноармейской правдой» и фронтовыми газетами, вдалбливались войскам многочисленными кадрами политорганов — причем перед наступлениями еще более усиленно — и вновь и вновь доводились до сознания. В немецких городах появились вывески с надписью: «Красноармеец, ты теперь на немецкой земле — час возмездия пробил!» «Дрожи, Германия!.. Дрожи, проклятая Германия! Мы пройдемся по тебе огнем и мечом и заколем в твоем сердце последнего немца, ступившего на русскую землю», — писала фронтовая газета «Боевая тревога» 20 октября 1944 г. Но дело обстояло вовсе не так (как распространяются еще и сегодня продолжатели советской пропаганды), что советские солдаты с самого начала были исполнены дьявольскими чувствами ненависти и мести: такие страстные желания еще только нужно было вызвать в них — систематически, с умыслом и холодным расчетом. Красноармейцев подстрекали с совершенно определенным намерением. Ведь Сталин, военное и политическое руководство Красной Армии очень хорошо сознавали наблюдавшийся зачастую недостаток «советского патриотизма» и растущую усталость советских солдат от войны, и поскольку нельзя было апеллировать к высоким человеческим чувствам, приходилось возбуждать низкие инстинкты, чтобы достичь максимальной меры боевых усилий. «История Великой Отечественной войны Советского Союза» не скрывает этого, и в ее повествовании говорится, «что нельзя победить никакого врага, если ты не ненавидишь его всем сердцем». Дескать, по этой причине одной из важнейших задач политической работы, командиров и политруков было воспитание в советских солдатах «пламенной ненависти к фашистским оккупантам». И для этой цели были хороши даже самые порочные средства.
Известный германист и бывший офицер-политработник еврейского происхождения майор Копелев, свидетель многих злодеяний, приводит в военных воспоминаниях «Хранить вечно» слова своего командира, начальника 7-го отделения политотдела 50-й армии подполковника Забаштанского: «Что делать, чтобы у солдата сохранилось желание воевать? Во-первых: он должен ненавидеть врага как чуму, должен хотеть уничтожить его окончательно. И чтобы он не утратил своей воли к борьбе, чтобы он знал, ради чего выскакивает из окопа, ползет навстречу огню по минным полям, он, во-вторых, должен знать: он придет в Германию, и все принадлежит ему — тряпки, бабы, всё! Делай что хочешь! Вдарь так, чтобы дрожали еще их внуки и правнуки!.. Далеко не каждый будет убивать детей… Но раз уж ты об этом начал: пусть те, что делают это в слепой страстной ярости, убивают и маленьких фрицев…» Это была установка не солдат, а грабителей и убийц. Тщетно пытался Копелев воззвать к совести своих товарищей: «…и все мы — генералы и офицеры — ведем себя по рецепту Эренбурга… А представь себе, чтo будет позже с нашими солдатами, которые десятками бросались на одну женщину? Насиловали школьниц, убивали старух?.. Это сотни тысяч преступников, будущих преступников, жестоких и дерзких, с претензиями героев». По доносу собственных товарищей Копелев был арестован и за оскорбление Красной Армии и защиту немцев на годы отправлен в концлагеря ГУЛага.
Вторжению войск Красной Армии в Германию предшествовало «систематическое пропагандистское подстрекательство», «при котором ненависть ко всему немецкому» надлежало разжечь «в немыслимой до
