песком? Сколько? Пустячок — три тысячи штук! Пожалуйста! Он все равно стартует в назначенное время. Компания будет оштрафована? Пожалуйста, штрафуйте!
Пиркс потел. Все будто сговорились: электрик ругал механика, который не проверил аварийную систему; второй пилот выбежал на пять минут, и до сих пор на корабле его нет — прощается с невестой; фельдшер вообще исчез; сорок бронированных мамонтов подъехали к кораблю, окружили его, и люди в черных комбинезонах бегом принялись таскать мешки с песком, семафор на командной вышке только и делал, что подгонял их; пришла какая-то радиограмма, вместо пилота ее принял электрик, забыл записать в радиожурнал, да это и не его дело. У Пиркса голова шла кругом, он только притворялся, будто понимает происходящее. За двадцать минут до старта Пиркс принял драматическое решение: приказал перекачать всю воду из носовых резервуаров на корму. Будь что будет, самое худшее — вода закипит; зато устойчивость лучше.
В одиннадцать сорок проверка двигателей. Теперь отступать некуда. Оказалось, на корабле есть стоящие люди, особенно ему пришелся по вкусу инженер Боман — того не было ни видно, ни слышно, а все шло как часы: продувка дюз, малая тяга, полная. Второй пилот, мулат, возвратился от невесты в унылом настроении. Все уже лежали в креслах, когда объявился фельдшер. За шесть минут до взлета, когда командная вышка выкинула сигнал «К старту», они были готовы. Динамик ревел, хрипел, бормотал; наконец стрелка автомата замерла на нуле — путь открыт. Старт!
Пиркс, разумеется, знал, что 19 тысяч тонн — это не патрульная скорлупка, где места хватает только чтобы широко улыбнуться; корабль не блоха, сам не подскочит, надо давать тягу, но — ничего подобного он не ожидал. На циферблате половина мощности, весь корпус дрожит, грозя разлететься на куски, а индикатор нагрузки на опоры показывает, что они еще не оторвались от бетона. У Пиркса мелькнула мысль, что «Звезда» зацепилась за что-то, — говорят, такие вещи случаются раз в сто лет, — но в этот момент стрелка сдвинулась. Огненный столб поднял «Звезду», она дрожала, стрелка гравиметра как сумасшедшая плясала по шкале. Пиркс, вздохнув, откинулся в кресте, расслабил мускулы. Теперь он при всем желании ничего сделать не мог. Ракета шла вверх. Тут же они получили по радио предупреждение за старт на полной мощности — это увеличивает радиоактивное заражение. Компания будет дополнительно оштрафована. Компания? Очень хорошо, пусть платит, черт ее побери! Пиркс только поморщился, он даже и не пытался спорить с командным пунктом, доказывать, что стартовал на половинной тяге. Что ж теперь — садиться обратно, вызывать комиссию и требовать протокольного распечатывания записи в уранографах?
Впрочем, сейчас Пиркса занимало совсем другое — прохождение через атмосферу. В жизни он еще не летал на корабле, который бы так трясся. Подобные ощущения могли бы, наверное, испытывать люди в передней части средневекового тарана, пробивающего стену. Все кругом прыгало, их так мотало в ремнях, что душа вон, гравиметр никак не мог решиться: показывал то 3.8, то 4.9, бесстыдно подбирался к пятерке и, словно испугавшись, тут же слетал на тройку. Словно у них дюзы были набиты клецками. Они шли уже на полной мощности, и Пиркс обеими руками прижимал шлем к голове, иначе не слышал голоса пилота в шлемофоне — так ревела «Звезда»! Это не был победный баллистический грохот. Ее борьба с земным притяжением напоминала агонию, полную отчаяния. Добрых две минуты казалось, что они не стартуют, а висят неподвижно, изо всех сил отталкивая от себя планету, — так ощутимы были мучительные усилия «Звезды»! Все будто расплылось от вибрации, и Пирксу показалось, что он слышит треск лопающихся швов, но это уже была чушь: в таком аду не услышать даже гласа труб, призывающих на Страшный суд.
Температура оболочки носа… о, это был единственный индикатор, который не колебался, не отступал, не прыгал и не задерживался, а спокойно лез вверх, словно перед ним был еще целый метр места на шкале, а не самые последние, красные цифры — 2500, 2800. Когда Пиркс взглянул туда, в запасе оставались всего две черточки. А «Звезда» не достигла даже орбитальной скорости; все, чего они добились к четырнадцатой минуте полета, — это 6.6 километра в секунду! Его вдруг ошеломила жуткая мысль, как в кошмаре, которые порой бывают у пилотов, — что «Звезда» вообще не оторвалась от Земли, а мелькнувшие на экранах облака — попросту пар, бьющий из лопнувших охладительных труб! Но дело все же обстояло не так плохо: они летели. Фельдшер лежал белый как мел и страдал. Пиркс подумал, что от его медицинской помощи пользы будет мало. Инженеры держались хорошо, а Боман даже не вспотел — лежал себе с закрытыми глазами, седой, спокойный, худенький, как мальчишка. Из-под кресел, из амортизаторов летели брызги — поршни дошли почти до упора. Пиркса интересовало, что будет, если они и вправду дойдут.
Он привык к совершенно другому, современному расположению циферблатов, и потому взгляд его все время попадал не туда, когда он хотел проконтролировать тягу, охлаждение, скорость, состояние оболочки, и прежде всего, вышли ли они на синергическую.
Пилот, с которым они перекрикивались по внутренней связи, как будто немного растерялся: то выходил на курс, то сходил с него; колебания, разумеется, небольшие, дробные, но при пробивании атмосферы достаточно, чтобы один борт начал нагреваться сильнее другого и на обшивке возникли колоссальные термические напряжения, — последствия могут быть ужасными. Пиркс себя утешал, что, если уж эта косматая скорлупина выдержала столько стартов, она выдержит и этот.
Стрелка термопары дошла до конца шкалы: 3500 градусов — ровно столько у них было снаружи; если ничего не сменится, то через десять минут оболочка начнет расползаться — карбиды тоже не вечны. Какова толщина обшивки? Показатели отсутствовали; во всяком случае, она порядком обгорела. Пирксу становилось жарко, но только от переживаний — внутренний термометр, как и при старте, показывал двадцать семь градусов. Они поднялись на шестьдесят километров, атмосфера практически осталась внизу, скорость 7,4 километра в секунду. Шли немного ровнее, но почти на тройном ускорении — «Звезда» двигалась, как свинцовая болванка. Казалось, никакими средствами ее не разогнать как следует — даже в пустоте. Почему? Пиркс понятия не имел.
Спустя полчаса они вышли на курс «Арбитра» — за этим последним из пеленгующих спутников предстояло выйти на трассу Земля — Марс. Все выпрямились в креслах. Боман массировал лицо. Пиркс чувствовал, что и у него немного набрякли губы, особенно нижняя. У других глаза налились кровью, опухли, они сухо кашляли, хрипели, но это было нормально и обычно проходило через час. Реактор работал так себе. Правда, тяга не уменьшилась, но и не возросла, хотя в пустоте должна была увеличиться, — этого почему-то не происходило. Законы физики, похоже, были для «Звезды» не столь обязательны. Ускорение было почти нормальным, земным, скорость — 11 километров в секунду. Предстоял еще разгон до нормальной крейсерской скорости, чтобы не тащиться до Марса целые месяцы. Пока они шли прямо на «Арбитр».
Пиркс, как всякий навигатор, ждал от «Арбитра» одних только неприятностей: или заметят слишком длинный, недозволенный инструкцией выхлопной огонь, или помехи радиоприему из-за ионизационных разрядов в дюзах, а может быть, потребуют, чтобы Пиркс переждал, пока пропустят какой-то более важный корабль. Но на этот раз ничего не случилось. «Арбитр» пропустил их сразу и еще послал вдогонку радиограмму: «Глубокого вакуума». Пиркс ответил, и на этом обмен космическими любезностями окончился.
Они легли на курс. Пиркс приказал увеличить тягу, ускорение возросло, теперь можно было двигаться, размяться, встать. Радиотехник, выполнявший одновременно обязанности кока, пошел в камбуз. Всем хотелось есть, особенно Пирксу, который с утра ничего не ел, а при старте изрядно попотел. В рубке повышалась температура — внутрь с опозданием проникал жар раскаленной обшивки. Пахло жидким маслом, вытекшим из гидравликов и разлившимся лужицами вокруг кресел.
Боман спустился к реактору проверить, нет ли нейтронной течи. Пиркс наблюдал за звездами и разговаривал с электриком. Оказалось, у них есть общие знакомые. У Пиркса впервые с того момента, как он ступил на палубу, немного полегчало на душе. Какая уж она ни есть, эта «Звезда», а 19 тысяч тонн — не фунт изюму. Вести такой гроб гораздо труднее, чем обычную грузовую ракету, а стало быть, и чести больше, и опыт накапливается.
В полутора миллионах километров за «Арбитром» на них обрушился первый удар: пообедать не удалось. Кок-радиотехник бессовестно подвел. Больше всех скандалил фельдшер; оказалось, у него больной желудок, перед самым стартом он купил несколько кур и одну отдал радиотехнику, — теперь в бульоне полно перьев. Остальным достались бифштексы — с ними можно было провозиться до второго пришествия.
— Закаленные они, что ли? — сказал второй пилот и так ткнул вилкой бифштекс, что он выпрыгнул из
