Артемий Николаевич сел в первый же автобус, который повез его по незнакомым улицам. Потом вышел, сел в другой, уже расспросив, как ему ехать. Пересаживался еще и через час добрался домой.

Долго вытирал он ноги о коврик, доставал ключи. Медленно раздевался в передней — стягивал перчатки, расстегивал пальто, складывал кашне…

— Ау! — окликнула его Тамара Петровна. — Что-то затянулось ваше совещание…

Она выглянула в переднюю.

— О! Цветы… Скажите пожалуйста… И конфеты… Что случилось? Ты получил премию?

Артемий Николаевич пробормотал что-то невнятное: «Премия, премия, боже мой… Годы идут, жизнь проходит… Премия…»

Долго не мог он заснуть — вздыхал, ворочался. Тихое похрапыванье Тамары Петровны, которое он обычно не замечал, раздражало, мешало ему. Артемий Николаевич устал, заболело сердце. Он поднялся, пошел к аптечке в ванную комнату, принял снотворное.

Когда наконец сон накатил на него теплой волной, смывая огорченья этого дня, путая мысли, он еще успел сказать себе, с трудом находя слова: «…а Тамаре… непременно… что взять собаку… как хочет…»

И он заснул.

Под утро Артемий Николаевич увидел сон.

Ему приснилось лето, солнце, поле. По широкой меже идет Ирина Николаевна. Идет к нему. В руках у нее пучок трав, ромашек и васильков. На запястьях блестят серебряные браслеты. Лицо освещено солнцем, как на том старом снимке, и волосы подвитыми концами бьются за спиной. Артемий Николаевич ждет ее в нетерпении. Но вдруг из высокой ржи выскакивает собака, весело прыгает, пружиня всем телом, то обгоняет свою хозяйку, то возвращается к ней. Ирина Николаевна смеется, глядя на фокса, и проходит мимо Артемия Николаевича — она его не видит. Он хочет окликнуть ее, но губы не разжимаются, хочет догнать — не может сдвинуться с места.

А она уходит все дальше и скрывается за стеной хлебов и трав.

Несколько дней Артемий Николаевич уговаривал жену взять собаку — просил, убеждал, сердился. Они поссорились. Но Тамара Петровна была тверда и не согласилась.

Долго не решался он позвонить Ирине Николаевне — не знал, что сказать ей теперь. Прошел месяц, он позвонил: не говорить, а просто услышать ее… Но дозвониться не смог, спокойный голос старой женщины неизменно отвечал: «Вы ошиблись!»

— Это двести два — тридцать два — тридцать три? — догадался наконец он спросить.

— Да, номер этот, но Ирины Николаевны у нас нет.

— Как… нет? — растерялся Артемий Николаевич. Он чуть было не добавил «не может быть».

— Нет, и никогда не было, — ответил тот же вежливый голос. — Вероятно, вы неправильно записали телефон.

Записал… Если бы записал. Но этот номер стучал-стучал, звенел, дробь выбивал, следуя за ним, звал его и толкал…

Как он мог забыть?

А вот — забыл. Непонятно, как запомнил, неизвестно почему забыл.

Забыл, как в реку уронил.