Там-то и находятся сейчас спутник и оба выживших…

— Так они от нас изолированы?

— Совершенно верно.

— Как же мы до них доберемся?

— Вы когда-нибудь пользовались защитной камерой с перчатками? — спросил Бертон.

Холл покачал головой. Бертон объяснил, что так называются прозрачные камеры для работы со стерильными материалами. В стенках камер прорезаны дырки с герметически закрепленными перчатками. Всунешь руки в перчатки — и работаешь с материалами в камере, прикасаясь к ним не пальцами, а стерильной поверхностью перчаток.

— Мы пошли еще дальше, — продолжал Бертон. — У нас целые комнаты представляют собой гипертрофированные защитные камеры. Там уже не рукавицы, а комбинезоны из пластика, куда можно влезть целиком. В общем увидите…

По дугообразному коридору они подошли к двери с табличкой «Главный контроль». Ливитт и Стоун уже были там и молча работали. «Контроль» представлял собой довольно тесную комнату, забитую всевозможной электронной аппаратурой. Одна стена была стеклянной, и сквозь нее можно было видеть все, что делается в соседнем помещении.

Холл, никогда раньше не видевший капсулу «Скуп», с интересом следил сквозь стекло, как механические руки подняли ее и бережно опустили на стол. Она оказалась меньше, чем он ожидал, — всего около метра длиной; один ее конец был опален и оплавлен при вхождении в плотные слои атмосферы. Механические руки откинули маленький ковшеобразный лоток на боковой поверхности капсулы и открыли доступ внутрь.

— Ну вот, — сказал Стоун, снимая пальцы с рукояток управления. Рукоятки были похожи на медные кастеты. Оператор вставлял в них свои руки, и манипуляторы за стеной в точности повторяли любое его движение. — Следующая наша задача — определить, сохранились ли в капсуле биологически активные агенты. Какие будут предложения?

— Крыса, — ответил Ливитт. — Черная норвежская крыса.

Черная норвежская крыса на самом деле совсем не черная: название просто обозначает породу лабораторных животных, вероятно, самую знаменитую в истории науки. Когда-то, разумеется, крыса эта была и черной, и норвежской; но за многие годы, что ее разводили искусственно, она постепенно сделалась белой, маленькой и совершенно ручной. «Биологический взрыв» создал огромный спрос на генетически однообразных животных, и за последние тридцать лет было выведено более тысячи «чистых», специально лабораторных пород. Теперь любой ученый в любой стране может ставить на черной норвежской крысе любые опыты с полной уверенностью, что другие ученью в других странах могут проверить или продолжить его работу на практически идентичном материале.

— И повторить на резусе, — добавил Бертон. — Рано или поздно придется перейти к приматам…

Возражений не последовало. Программа «Лесной пожар» предусматривала, что наряду с опытами на мелких животных может возникнуть необходимость использовать низших и даже высших обезьян. Вообще говоря, с обезьянами работать очень нелегко: приматы слишком враждебны, слишком быстры и сообразительны. Особенно не любят ученые южноамериканских обезьян с хватательными хвостами: во время укола обезьяну держат три-четыре лаборанта и все же та ухитряется цапнуть шприц хвостом и зашвырнуть в другой угол лаборатории…

Теоретическое обоснование опытов с приматами очевидно: биологически они ближе всего к человеку. В пятидесятых годах отдельные экспериментаторы, не останавливаясь перед хлопотами и расходами, пытались ставить опыты на гориллах — внешне самых похожих на человека животных. Но к 1960 году было доказано, что биохимически ближайший родственник человека — не горилла, а шимпанзе. (Вообще подбор лабораторных животных по принципу сходства с человеком приводит подчас к удивительным результатам. Например, для иммунологических и онкологических исследований лучше всего, как оказалось, подходит хомяк, поскольку реакции его весьма близки человеческим, а при изучении деятельности сердца и системы кровообращения человека самый подходящий объект, как ни странно, свинья.) Стоун снова взялся за рукоятки манипулятора и начал осторожно двигать ими. Сквозь стекло было отчетливо видно, как металлические пальцы протянулись к дальней стене смежного помещения — там стояло несколько клеток с лабораторными животными, отделенных от комнаты герметической переборкой с несколькими дверцами. Эти дверцы почему-то напомнили Холлу автоматы для продажи закусок.

Механические руки открыли одну дверцу, вынули клетку с крысой, вынесли на середину и поставили рядом с капсулой. Крыса огляделась, принюхалась, вытянув шею, и тут же свалилась на бок, дернулась разок и застыла. Все произошло с такой ошеломляющей скоростью, что Холл едва поверил своим глазам.

— Боже! — вымолвил Стоун. — Вот это быстрота!..

— Трудновато нам будет, — пробурчал Ливитт.

— Можно попробовать меченые атомы, — предложил Бертон.

— Да, потом придется, — согласился Стоун. — А пока скажите, с какой скоростью работает наше сканирующее устройство?

— Миллисекунды, если понадобится.

— Безусловно понадобится.

— Давайте попробуем на резусе, — повторил свое Бертон. — И для вскрытия удобнее.

Стоун повел механические руки обратно к стене, открыл другую дверцу и вытянул клетку, в которой сидела большая взрослая обезьяна-резус. Когда клетка оторвалась от пола, обезьяна взвизгнула и забилась о прутья решетки. И, вскинув лапу к груди, умерла с гримасой удивления на морде.

Стоун покачал головой.

— По крайней мере теперь мы знаем одно: убийца из Пидмонта по-прежнему биологически активен. Он не исчез, он все так же могуществен. — Стоун вздохнул. — Если только «могуществен» — достаточно точное слово…

— Начнем сканирование капсулы, — сказал Ливитт.

— А я заберу трупы, — добавил Бертон, — и постараюсь выяснить, с чего начинается болезнь. Вскрою потом.

Стоун вновь повернулся к манипулятору. Поднял клетки с крысой и обезьяной и установил их на гибкую ленту транспортера у противоположной стены. Нажал на пульте кнопку, помеченную «Секционная». Транспортер пришел в движение. Бертон вышел из лаборатории и по коридору направился туда же, куда унес клетки транспортер, — в секционную при патологической лаборатории.

— Вы среди нас единственный врач, — обратился Стоун к Холлу. — Боюсь, что теперь вам предстоит крепко поработать.

— В качестве геронтолога и педиатра?

— Вот именно. Увидите сами, что там удастся выяснить. Оба ваши пациента в так называемой общей лаборатории, предназначенной как раз для всяких неожиданных случаев вроде этого. Там есть пульт для связи с вычислительным центром. Лаборантка покажет вам, как этой связью пользоваться…

Холл распахнул дверь с табличкой «Общая лаборатория» и подумал, что название звучит иронически: что общего может быть между стариком и грудным младенцем, кроме общей задачи — сохранить жизнь обоим? Оба они крайне нужны для успеха программы в целом, но справиться с подобной задачей будет, разумеется, нелегко…

Очутился он в небольшой комнате вроде той, какую только что покинул. Здесь тоже было широкое окно, и сквозь него просматривалось внутреннее помещение. Там стояли две кровати — на одной лежал Питер Джексон, на другой младенец. Но поразительнее всего были четыре раздутых прозрачных костюма, формой напоминавших человеческие фигуры. Они стояли рядом с кроватями; от каждого костюма к стене