Анк-Морпорк!

Жемчужина всех городов!

Разумеется, это не совсем точное определение – он не был ни круглым, ни блестящим, но даже злейшие враги этого города согласились бы, что если уж сравнивать с чем-нибудь Анк-Морпорк, то только с куском какой-то дряни, покрытым болезнетворными выделениями умирающего моллюска.

В мире есть более крупные города. В мире есть более богатые города. В мире наверняка есть более красивые города. Но ни один город во множественной вселенной не может соперничать с Анк-Морпорком по части запаха.

Великие и Древнейшие, которые знали о вселенных все и вдыхали запахи Калькутты, !Ксрк-!а и центрального Марспорта, единодушно согласились, что даже эти великолепные образчики назальной поэзии – не более чем частушки в сопоставлении с великолепными одами пахнущего Анк-Морпорка.

Можно говорить о козлах. Можно говорить о чесноке. Можно говорить о Франции. Валяйте. Но если вы не нюхали Анк-Морпорк в жаркую погоду, вы не нюхали ничего.

Горожане гордятся этим запахом. Они выносят стулья на улицу, чтобы насладиться им в погожий денек. Они надувают щеки, похлопывают себя по груди и оживленно комментируют еле заметные характерные нюансы. Они даже поставили памятник, чтобы увековечить ту темную ночь, когда войска одного вражеского государства попытались украдкой войти в город и успели уже забраться на стены, когда – оцените весь ужас! – затычки у них в носах перестали справляться с нагрузкой. Богатые купцы, проведшие много лет за границей, посылают домой за специально закупоренными и запечатанными бутылками местного воздуха, который вызывает у них на глазах слезы.

Так он действует на людей.

Описать эффект, который запах Анк-Морпорка производит на заезжий нос, можно только одним способом. При помощи аналогии.

Возьмите плед. Осыпьте его конфетти. Осветите разноцветной лампой.

А теперь возьмите хамелеона.

Посадите его на этот плед.

Внимательно посмотрите.

Видите?

Вот почему, когда лавка наконец материализовалась в Анк-Морпорке, Ринсвинд резко выпрямился на стуле и сказал: «Приехали», Бетан побледнела, тогда как Двацветок, совершенно лишенный обоняния, спросил: «Правда? А откуда ты знаешь?»

Это был долгий день. Они перемерили множество стен в целом ряде городов, потому что, согласно объяснениям продавца, магическое поле Диска выкидывало разные фокусы и переворачивало все вверх тормашками.

Все города были покинуты жителями и находились во власти праздношатающихся банд безумных почитателей левого уха.

– Откуда их столько? – полюбопытствовал Двацветок, улепетывая от очередной толпы.

– Внутри каждого нормального человека сидит безумец, пытающийся выбраться наружу, – ответил продавец. – Лично я так всегда думал. Никто не сходит с ума быстрее, чем абсолютно нормальный человек.

– Это бессмыслица, – сказала Бетан, – а если в этом и есть какой-то смысл, то он мне не нравится.

Звезда превзошла размерами солнце. Этой ночью ночи не предвиделось. У противоположного горизонта солнышко Диска прилагало массу усилий, чтобы зайти нормально. Общее впечатление, производимое красным светом, делало город, и в обычное время не особенно красивый, похожим на картину, нарисованную художником-фанатиком после периода неудач под названием «пора гуталина».

Но это была родина. Ринсвинд вгляделся в пустую улицу и почувствовал себя почти счастливым.

Заклинание на задворках сознания чуть не чокнулось со злости, но Ринсвинд даже не заметил этого. Может, магия и вправду ослабла с приближением звезды, а может, Заклинание сидело у него в голове так долго, что он приобрел нечто вроде психического иммунитета. Одним словом, он обнаружил в себе способности к сопротивлению.

– Мы в доках, – объявил он. – Вы только вдохните этот морской воздух!

– О, – сказала Бетан, прислоняясь к стенке. – Да.

– Это озон, вот что, – объяснил Ринсвинд. – Воздух с характером, не хухры-мухры.

Он сделал глубокий вдох.

Двацветок повернулся к продавцу.

– Что ж, надеюсь, ты найдешь своего чародея. Извини, что мы ничего не купили, но, понимаешь, все мои деньги остались в Сундуке…

Продавец сунул что-то ему в руку.

– Небольшой подарок. На память.

Он юркнул обратно в лавку, колокольчик звякнул, объявление, гласящее «Вазвращайтесь Завтра За Пиявками Ложконосца, Маленькими Кровососами», одиноко брякнулась о дверь, и магазинчик растаял в кирпичах стены, словно его никогда и не было. Двацветок осторожно протянул руку и, не доверяя своим глазам, потрогал стену.

– И что в мешке? – полюбопытствовал Ринсвинд.

Мешок был из толстой оберточной бумаги, с веревочными ручками.

– Если у него вдруг вырастут ноги, я не хочу иметь с ним ничего общего, – заявила Бетан.

Двацветок заглянул в мешок и вытащил его содержимое наружу.

– И все? – удивился Ринсвинд. – Маленький домик, оклеенный ракушками?

– Очень нужная штука, – начал обороняться Двацветок. – В нем можно хранить сигареты.

– А без них ты просто жить не можешь, да? – спросил Ринсвинд.

– Я предпочла бы бутылочку хорошего масла для загара, – фыркнула Бетан.

– Пошли, – скомандовал Ринсвинд и направился к центру города.

Остальные последовали за ним.

Двацветку пришло в голову, что нужно сказать слова утешения, завести легкую тактичную беседу, чтобы не дать Бетан замкнуться в себе и хоть как-то подбодрить ее.

– Не беспокойся, – сказал он. – Не исключено, что Коэн еще жив.

– О, полагаю, он жив-живехонек, – отозвалась она, топая по мощеной мостовой так, словно у нее были личные претензии к каждому булыжнику. – Если бы он постоянно умирал, то не дожил бы до восьмидесяти семи лет. Вот только здесь его нет.