Дюны.

Кинес выдохнул, оттопырив жесткие потрескавшиеся губы. Лиет продолжал смотреть на ландшафт сквозь стекло из прозрачного поцарапанного плаза. В отличие от своего отца, который высказывал вслух любую мысль, которая приходила ему в голову, и произносил то, что любой фримен прятал в душе, как религиозное откровение, Лиет предпочитал молчать. Прищурив глаза, он всматривался в пейзаж, стараясь приметить, все ли находится на своих местах. Надо быть бдительным.

На такой суровой планете, как Дюна, надо развивать в себе способность хранить память о восприятиях, чтобы в нужный момент включить нужный для выживания навык. Хотя отец был намного старше, Лист не думал, что он, Пардот, понимает жизнь лучше, чем он. Ум Пардота Кинеса обладал мощными концепциями, но сам старший Кинес воспринимал их, как некие эзотерические данные. Он не понимал пустыню ни сердцем, ни душой…

Кинес жил среди фрименов уже много лет. Поговаривали, что император Шаддам IV был не слишком заинтересован в деятельности планетолога, и поскольку тот не просил ни о финансировании, ни об оборудовании, то его решили забыть и предоставить самому себе. Шаддам и его советники перестали ждать великих откровений в периодических донесениях планетолога.

Это вполне устраивало Пардота и тем более его сына.

Во время своих путешествий планетолог часто заезжал в деревни, где люди плоскогорья и ущелий влачили жалкое существование. Истинные фримены редко смешивались с жителями поселков и смотрели на них с плохо скрытым презрением, как на размазней и окультуренных неженок. Лиет не согласился бы жить в такой деревне за все деньги империи. Но Пардот часто навещал такие селения.

Отец и сын объезжали на вездеходе ландшафты планеты, качаясь на разбитых дорогах и тропах, заглядывая на метеорологические станции и собирая планетологические данные, хотя подразделения верных Пардоту фрименов с радостью выполнили бы эту опасную работу за своего умму.

Черты лица Лиета Кинеса в общем повторяли черты его отца, хотя у сына было более худое лицо и близко посаженные глаза, унаследованные им от фрименской матери. У мальчика были светлые волосы и совершенно гладкий подбородок, хотя, видимо, с возрастом он отпустит такую же бороду, какую носил великий планетолог. Белки глаз Лиета были подернуты синевой пристрастия к пряности, поскольку вся еда и напитки фрименов были обильно сдобрены меланжей.

Лиет услышал, как отец резко выдохнул воздух, когда вездеход сильно качнуло на выщербленном краю каньона, на том месте, где располагалась ловушка влаги, направлявшая ее в сторону скрытых побегов низкорослого кустарника и травы.

— Понятно? Жизнь порождает жизнь. Планета пройдет стадию прерии, которая через несколько поколений даст начало лесам. В песке здесь содержится много соли, а это значит, что раньше здесь было океанское дно, а меланжа имеет щелочную реакцию. — Пардот хохотнул. — Люди в империи будут в ужасе, если узнают, что мы используем пряность как побочный продукт для удобрения земли.

Он улыбнулся сыну.

— Но мы знаем истинную цену вещам, э? Если мы сумеем расщепить пряность, то сможем заставить растения усваивать белок. Даже сейчас мы, если бы поднялись на достаточную высоту, смогли бы увидеть участки зелени, которые удерживают дюны на месте.

Молодой человек вздохнул. Отец — великий человек, захваченный величественной мечтой о будущем Дюны, но Пардот Кинес вряд ли способен видеть то, что происходит у него под носом. Лиет понимал, что если Харконнены обнаружат заросли зелени, то уничтожат их, а заодно примерно накажут всех фрименов.

Хотя Листу было всего двенадцать лет, он уже участвовал в рейдах со своими фрименскими братьями, и ему случалось убивать солдат Харконненов. Больше года он и его друзья, ведомые бесстрашным Стилгаром, поражали цели, на которые никто больше не обращал внимания. Всего неделю назад товарищи Лиета взорвали дюжину орнитоптеров на запасной площадке. К несчастью, патрули Харконненов отыгрывались на беззащитных деревнях и их несчастных жителях, не делая разницы между оседлыми, смирными и дикими вольными фрименами.

Сын ничего не говорил отцу о своих партизанских подвигах, зная, что отец не поймет их необходимости. Задуманное заранее насилие, по каким бы причинам оно ни осуществлялось, было чуждо пониманию планетолога. Однако Лиет делал то, что должно.

Сейчас их вездеход приблизился к деревне Байларское Становище — так было обозначено на карте селение, спрятанное у подножия гор. Пардот продолжал рассуждать о меланжи и ее особенных свойствах.

— Пряность обнаружили на Арракисе слишком рано. Это отодвинуло срок начала по-настоящему научного ее исследования. Было бы очень полезно, если бы с самого начала никто не знал бы ее таинственных свойств.

Лиет обернулся и посмотрел на отца.

— Думаю, что тебя назначили на Дюну именно для того, чтобы ты изучил свойства пряности.

— Да, но нам предстоит более важная работа. Я все еще регулярно отправляю ко двору императора донесения о том, что продолжаю свою работу, правда, не очень успешно.

Рассказывая о том, как он первый раз побывал здесь, Пардот направил вездеход к скоплению жалких домишек цвета песка и пыли.

Вездеход перевалил через гребень скалы, но Лиет не обратил внимания на толчок, пристально вглядываясь в строения деревни и щурясь от яркого утреннего света пустыни. Рассветный воздух был хрупок, как хрусталь.

— Здесь что-то случилось, — перебил отца Лиет. Кинес по инерции продолжал говорить еще несколько секунд, потом замолчал и остановил машину.

— Что это? — спросил он.

— Здесь что-то не так, — ответил Лиет, указывая рукой в направлении деревни.

Кинес прикрыл глаза ладонью и вгляделся в строения деревни.

— Я ничего не вижу.

— Все равно давай подъедем, но будь осторожнее.

В центре деревни происходило празднество ужаса. Уцелевшие жертвы бродили по улицам, словно охваченные безумием, вереща и рыча, как животные. Шум стоял ужасный, впрочем, и запах был не лучше. Люди кровавыми клочьями вырывали у себя из головы волосы. Другие длинными ногтями выковыривали из глазниц глазные яблоки, мяли их в ладонях и, ослепшие, шатаясь, продолжали брести по улице, оставляя за собой кровавые следы и натыкаясь на стены домов.

— О Шаи Хулуд! — едва слышно прошептал Лиет, а его отец громко выругался на имперском галахском наречии.

Один мужчина с вырванными глазами, на чьем лице зияли два отверстия, похожие на страшные уродливые рты, наткнулся на женщину, распростертую на земле. Он упал, и они вцепились друг в друга ногтями, начав драться, кусаться и царапаться, плюясь и страшно крича. На улице там и сям виднелись грязные лужицы, контейнер с водой был опрокинут.

На земле отец и сын увидели множество тел, которые лежали, скорчившись, как гигантские насекомые, с руками и ногами, вывернутыми под самыми немыслимыми, неестественными углами. Некоторые дома были заперты и забаррикадированы от сумасшедших, неистовствовавших на улице. Обезумевшие жертвы стучали в стены и, нечленораздельно что-то вопя, пытались проникнуть в запертые хижины. На одном из верхних этажей Лиет заметил за пыльным стеклом из плаза перекошенное страхом лицо какой-то женщины. Другие жители спрятались, каким-то чудом избежав смертельного отравления.

— Мы должны помочь этим людям, отец, — крикнул Лиет и выпрыгнул из вездехода, прежде чем Пардот успел остановиться. — Возьми оружие, нам, возможно, придется защищаться.

Они вооружились старыми пистолетами и ножами. Отец, хотя и был истинным ученым в душе, слыл хорошим бойцом — этот навык он сохранил для того, чтобы сберечь свое видение Арракиса. Легенда гласила, что однажды великий планетолог уничтожил несколько солдат Харконненов, пытавшихся убить трех юных фрименов. Эти спасенные юноши стали теперь самыми преданными лейтенантами Пардота —